Фотографии мне не понравились. В романе есть мощь и сила, красота и роскошь. А фотографии выглядят так, как если бы случайные люди решили поиграть в королевский двор. Нарядились в арендованные костюмы и давай куролесить. Мужчины напоминают курортных разводил, женщины – захмелевших секретарш.
Зато сам особняк не подкачал. Белая лепнина, мраморная лестница, старинные мутные зеркала. Кое-где потолки начали расписывать: лесок, крестьяне, облачка.
Поднимаясь по лестнице, встречаюсь глазами с продавщицей буклетов. Она со своим лотком стоит на площадке второго этажа. Я ей кивнул. Она ответила. Все дело в моем розовом капюшоне. Мне идет розовый цвет. Капюшон, торчащий из-под куртки, привлекает женщин. Да и мужчин тоже. Мужские взгляды вызывают досаду с оттенком самодовольства, женские – приятное волне– ние.
Ясно, что, когда лестница закончится, я окажусь рядом с хорошенькой продавщицей. Надо будет что-то предпринять. Я замедляю шаг. Мне ничего от нее не нужно. Но ведь моя детка в отъезде. Надо соответствовать.
– Когда вы обедаете?
– Я не обедаю.
Довольная. Отшила меня сама не знает зачем.
– Тогда я куплю у вас буклет.
Выбрал самый дешевый. Все равно выброшу в первую урну.
– Возьмите чек.
– Разве что вы напишете на нем что-нибудь полезное.
Она поразмыслила секунду и написала номер телефона.
Спустя час, сидя в кафе и изредка отрываясь от декольте рыжухи, я решил набрать номер с чека. Может, эсэмэска не дошла по какой-то причине. Набираю. Телефона с таким номером не существует.
Некоторые, когда просят у девушки телефон, сразу его прозванивают. Удостовериться, что номер правильный. Я никогда так не делаю. Не хочется мне никого за руку ловить, захочет – даст телефон, не захочет – не надо. Рассмотрел чек повнимательней. Цена, дата, номер чека. 399. Интересно, многие из трехсот девяносто восьми покупателей просили у нее номер? И многих ли она кинула? Преувеличил я магическую притягательность своего розового капюшона. Ох преувеличил. Или она почувствовала мою неуверенность? Или мое глубоко спрятанное безразличие почувствовала?
Рыжая доела трясучку. Облизала ложечку. Чувствую холод этой ложечки, будто не рыжая, а я ее облизываю. Шатен нежно утер ей губки. Пока утирал, она преданно смотрела на него зелеными глазами. Я с трудом сдерживался, чтобы не гоготнуть. Чтобы не фыркнуть громко. Щенячьи нежности! Нечего там утирать, она аккуратно ела! Я видел! Яркий солнечный луч упал на ее лицо, и стало заметно, что оно напудрено. Протестантская Европа не научила рыжую пудриться так, чтобы в глаза не бросалось. А она ведь наверняка презирает московских девок за чрезмерный загар, любовь к нарядам и продажность. Зато эти курочки умеют пудриться. Поучилась бы у них. Заодно диету правильную подскажут. Я высокомерно усмехнулся. А рыжая все смотрела своими зелеными глазами в карие глаза шатена. Смотрела и смотрела. Чего вы тут передо мной разыгрываете?!.
Я вспомнил. Когда-то и в мои глаза одна девочка так смотрела. Только ее глаза были другого цвета. А сиськи тоже видные. Только поплотнее. Я так же трепетно касался ее. Хоть этот и поинтеллигентнее. И не знал, что делать. Страдал, мучился, ее мучил. Потом была другая, тоже смотрела, потом… Потом еще несколько разных, не знакомых друг с другом женщин смотрели, но особого значения я уже этому не придавал. А может, и не смотрела так больше ни одна. Если бы смотрела, я бы запомнил.
Позвонил парикмахерше. У нас было раза два, а потом мы потеряли друг друга из виду. Как дела? Давно не виделись. Рада меня слышать. Приглашает в гости. Вечерком, после закрытия салона.
Я воодушевился. Ощущения, что мне необходима эта встреча, у меня нет. Но надо. Положение обязывает хорошо провести вечер.
Накупил всякой всячины. Даже клубнику взял, женщины любят романтику, а клубника, пожалуй, самая бронебойная из всех существующих романтик. Никогда не придавал этому значения, а теперь решил придать. Первый раз в жизни на свидание с клубникой пойду. В двадцать девять лет. Авокадо купил. От авокадо стоит хорошо. Сожрал этот авокадо вместе с банкой печени трески. Не знаю, влияет ли печень трески на стояк, просто очень захотелось. Давно не ел. Сразу целую банку навернул. И начал ждать вечера. Даже немного перевозбудился от ожидания. А может, от авокадо с печенью. И тут позвонила давняя подруга, предложила повидаться. Парень ее в командировку уехал. Пришлось отказать, вечер-то ангажирован парикмахершей.
Только дал отбой, от парикмахерши эсэмэска: «Сорри, не могу, затрахалась на работе». Я впервые в жизни клубнику заранее заготовил, а она на работе затрахалась. Ну, я тогда сразу давней подруге перезвонил, типа, планы изменились. А она уже со своим одноклассником забилась. Пришлось постараться, чтобы этого одноклассника долбаного отжать. Не жрать же мне клубнику дома перед телевизором. Раз уж я решил хорошо провести вечер, я его проведу хорошо.
* * *
Короче говоря, день прошел, наступил вечер. Сидим на подоконнике в «Солянке» и напиваемся. Вот-вот случится поцелуй. Зачем это мне? Зачем ей? Незачем, но все к тому идет. Да и лонг-айленд опять же. Я спорю сам с собой. Делаю ставки. Вот сейчас. Нет, на новый круг. Теперь. Опять нет. Если бы о нас говорил спортивный комментатор, было бы так: «Он опять склонился к ней… что-то говорит… бурно жестикулирует… отвлекающий маневр… притворяется, что увлечен беседой, а сам бросает хищные взгляды на ее плечи, грудь, губы… Она поправляет лямку майки, крутит прядь пальчиком… Он отклонился, прицелился… Смотрят друг на друга… Хороший момент! Ну!.. Она положила голову ему на плечо».
После нескольких опасных ситуаций я целую ее, и комментатор орет: «Гол!», но тут же отказывается от своих слов, сославшись на бокового арбитра, зафиксировавшего офсайд. Подруга на поцелуй не ответила.
Моя попытка придает ей огонька. Она становится бодрее и веселее. Трезвеет. Принимается болтать о грядущей свадьбе с новым задором. В ее голосе появляются знакомые интонации, теперь она хочет мне понравиться. Что ж, я доведу дело до конца. Я сегодня никому ничем не обязан: ни моей детке, ни будущему мужу подруги. Я намерен хорошо провести вечер.
Слушаю вполуха. Глажу ее затылок, почесываю за ухом, как кошку. Наматываю ее волосы на руку. Волосы немного вьются, местами выгорели. В Египте недавно была, дайвинг. Длина волос идеально годится для наматывания на руку. Притягиваю ее к себе.
Игрок один на одни с вратарем. Удар.
Мы долго-долго целуемся. Мы оба научились это делать к нашим тридцати годам. К двадцати девяти. Лично мне, если и будет за что не стыдно на том свете, так это за качество поцелуев. Она закрыла глаза. Я тоже. Я открыл первым. Из нас двоих неврастеник я. Не могу расслабиться. А может, дурное предчувствие. Открыл глаза и вижу шагах в десяти приятельницу моей детки. Не приятельницу даже, так, знакомую. Болтливая бывшая модель со шведским лицом. Смотрит на меня.
– Ты почему целуешься без языка?! – спросила подруга.
