Но душа не облегчилась. В ней осталось саднящее чувство предательства и вины.
Глава 16
Страшное слово «никогда»
Дядя Паша вернулся из деревенской командировки в воскресный день и долго не заходил к ним. Изочка слышала его шаги и вздохи за стенкой с самого раннего утра. Но вот хлопнула соседская дверь, и тяжелые шаги приблизились к порогу. Однако и тут дядя Паша все тянул время, шаркал подошвами и вздыхал.
Мария, конечно, тоже услыхала возню и резко распахнула дверь. Дядя Паша успел отшатнуться, и удивленная Изочка заметила, какие умоляющие у него глаза. Он был сильно чем-то расстроен, даже не переоделся в домашнюю гимнастерку. Из-под расстегнутого ворота костюма торчал край белой манишки.
– Плохую весть я привез тебе, Мария.
Дядя Паша грузно опустился на табурет и, помешкав, положил на стол холщовую сумку с гостинцами, которую Мария отправляла с ним для Васильевых.
– Что… что? – шевельнула Мария побелевшими губами и схватилась за спинку кровати, словно боялась упасть.
– Такое дело… – дядя Паша осекся, взглянул на замершую у стола Изочку. – Ох, старый я дурень, – закусил губу, – девочка…
– Доча, выйди, – сказала Мария, села на кровать и затеребила край наволочки.
Изочка послушно вышла. Сквозь обтянутые дерматином доски двери донесся приглушенный голос соседа:
– Кузнец… в тайгу… беда. Жена его за… сгинула в лесу… Полторы недели, как… решили, что далеко… потерялась. Волков нынче много… До сих пор ищут женщину… труп кузнеца нашли… голова разбита вдребез… сволочи! … следы трактора… они и убили… Мальчика родня увезла куда-то в Верхоянье…
Дядя Паша умолк. Не было слышно и обычной болтовни радио. Семен Николаевич иногда стал выключать его, чтобы Наталья Фридриховна, придя со смены, могла отдохнуть спокойно… Изочка прильнула к щели, затаила дыхание и невольно отпрыгнула. Померещилось, что Мария бросила в дверь не криком, а камнем.
– Май-и-ис!!!
Крик пронесся из конца в конец коридора, вернулся, кружа, разбиваясь о стены зеркальным эхом. Выглянула из своей комнаты Наталья Фридриховна, всклокоченная спросонок. Заскрипели, застучали двери, высунулись немногочисленные соседи – хорошо, что большинство на работе…
– Не-е-е-е-е-е-ет!!!
…и незримые, но прочные нити протянулись от матери к дочери – через стены, вихри, сугробы, толпы людей и время. В коротком отрицательном слове, удлиненном яростью давнего противостояния, Изочка почувствовала отчаянную надежду Марии на заблуждение, ошибку, сердцем поняла неспособность примириться с новым крахом трудно восстановленного равновесия. На миг показалось, что страшный крик пробил потолок, вырвался в небо… и оборвался пронзительной тишиной.
– Пойдем, – шепнул Изочке дядя Паша, бочком выскользнув из комнаты.
– Что там? – тоже шепотом спросила Наталья Фридриховна.
Дядя Паша кивнул подбородком на дверь:
– Не знаю, нужно ли, а все-таки зайдите к ней позже…
Мария и к ночи не позвала Изочку. Дядя Паша коротко объяснил, что случилось: старшие Васильевы заблудились в лесу, а пока их ищут, Сэмэнчика забрали к себе родственники.
– Я не все расслышала через дверь, но все поняла, – сказала Изочка.
Дядя Паша смешался и пожал плечами:
– Ну, если так…
Не зажигая света, он курил в темноте папиросу за папиросой. Большой сутулый силуэт с узким нимбом серебряных волос был вписан в раму лунного окна четко, будто вырезанная из черной бумаги картина. В открытую форточку валил сырой осенний воздух, но дым не успевал выветриваться, и у Изочки разболелась голова.
В окне скатилась с неба и упала звездочка. Вспомнилось, как мальчишки на протоке говорили: если звезда падает, это значит, что где-то на земле умирает человек. Изочка немножко поплакала. Научилась уже плакать беззвучно, лицом в подушку. Чужая подушка остро пахла мужским одеколоном и потом.
…Никто не возвращается из туманного яблочного леса с муравчатыми полянами. Где-то там исчез Коля-Оратор. Ушли и не вернулись папа Хаим, пани Ядвига и гномик-нибелунг Аборт Подпольный. Не вернутся дядя Степан и…
Изочка не верила. Это было непостижимо.
– Дядя Паша… Правда, что дядя Степан… умер?
– Ты ведь слышала. – Сосед загасил очередную беломорину.
– А чья сестра смерть?
Он оглянулся на Изочку в темноте:
– Почему ты решила, что она должна быть чьей-то сестрой?
– Раз жалость – сестра любви, то и у смерти, наверное, тоже есть сестра или брат…
– Смерть – сестра?.. Гм-м… Вряд ли… Разве что спутница жизни. И вечная ее противница…
– Я видела на картинке зубастую тетеньку в черном плаще с косой для травы…
– Так люди представляют себе смерть, – вздохнул дядя Паша.
– А как люди представляют себе жизнь?
Он опять прикурил папиросу.
– Даже не знаю, что сказать. Каждый новый год у нас отличается от прожитых лет… Э-э, да что год! Каждый день и час для нас новый. Жизнь – само время, вперед шурует. Ей постоять не прикажешь, некогда ей позировать, поэтому у жизни нет портрета. А смерть приходит однажды и стоит над душой вместе с воспоминанием о каком-нибудь событии, о ком-то, кого умирающий вызвал в памяти в последнюю минуту.
– И все видят зубастую тетеньку с косой? – удивилась Изочка.
– Думаю, хороший человек видит того или ту из любимых людей, кого нет рядом, и эта встреча в радость. А перед человеком с нечистой совестью встает тот, кого он предал. Обманул, погубил… Многие преступники в конце жизни признаются в дурных делах. Тони, моя котомка, а я на берегу… Кто-то пытается оправдать себя, кто-то раскаивается по-настоящему. Может, по таким рассказам и написали портрет смерти.
В голове Изочки промелькнуло сморщенное обезьянье лицо с застывшим упреком в глазах. Несчастный дурачок Коля – вот кто явится к ней напоследок…
– Дядя Паша, а что с умершими делается потом?
– Когда – потом?
– После.
– Ох, девочка ты моя кудрявая… Самому интересно знать, что с людьми случается после смерти. Хоть я и коммунист, и должен быть материалистом, а не хочется верить, будто ничего, кроме праха, от нас не сохраняется. Царь да народ – все в прах пойдет, все равны… Неужто только для удобрения на земле живем? Несправедливо это и неправильно. Чувства, мысли, радость, горе – куда ж они деваются? Но и в рай с адом тоже не верю. Бог, святые, черти с рогами… Нет, не верю. Все как-то непонятно, и сколько бы живой человек ни видел чужих смертей, никогда ему к этому не привыкнуть.
– А вы видели много смертей? – спросила Изочка тихо.
– Кому воевать довелось, все видели. Да и нынче… Если у нас нет войны, это не значит, что ее нигде нет. Война не уходит, она просто перемещается… Ее-то, пожалуй, и можно назвать сестрой смерти. А убийство – брат этих двоих, главный, как его ни назови…
