– В «Коктейль-холле» неплохо играют джаз и песни из репертуара «Битлз». Мы с Тенгизом иногда позволяем себе посидеть в «Коктейле» за пуншем.
– Два раза были, когда разжились «манями», – уточнил Тенгиз.
Лариса встрепенулась в надежде поцапаться и спустить пыл застрявшей в горле борьбы. Назревший конфликт противоположностей рвался из нее наружу.
– На днях я был в МГУ на конкурсе «английских» групп, – сказал Андрей. – Там многие подражали «Битлз».
– И что, все они, как эти жуки-навозники, орали – пусть Бетховен с Чайковским катятся вон?
[24]
– голос Ларисы звенел от напряжения.
– Кухонная философия наших газет, – покровительственно улыбнулся Владислав. – У нас же, кого мы не понимаем, тот сам виноват.
Вначале парни без особого азарта, вперебивку, втянулись в спор, потом замолчали, не выдержав Ларисиного воинственного натиска. Ее несло, и несло быстро, без знаков препинания, а местами и без интервалов.
– …У них дети зарабатывают мойкой машин! Они пропагандируют всеантисоветское потомучто мечта там одна обогащение они пудрят вам мозги хотят чтобы вы им уподобились ихпевцы-банкиры-гангстеры-фабриканты дажесвященники воспевают доллары и готовы торговать воем со сцены телом-оружием-акциями-наркотиками чем только могут!
Поставив восклицательный знак, Лариса остановилась передохнуть.
– Проповедями еще, – подсказал Андрей смиренно.
– Да! А вы тащите сюда их идолов, называете их дурацкие вопли музыкой и платите за нее «мани-мани». – Лариса сложила губы бантиком, передразнивая сладкую улыбку Тенгиза.
Однокурсники знали, что Лариса, взбеленившись, скоро успокаивается, а гости из театрального смотрели на нее, открыв рты и вытаращив глаза.
– Мы выше их на голову! – торжествующе крикнула она. – По космосу, спорту, науке, образованию мы – первые!
– И даже в области балета…
[25]
– напомнил Гусев.
Лариса отмахнулась:
– Империалисты грозят нам военными ракетами, забрасывают шпионов, лазают у нас, вынюхивают! Пауэрса
[26]
забыли?! Из-за них Советский Союз вынужден открывать закрытые города с пропускной системой, как в тюрьме!
– Что значит «открывать закрытые»?
Лариса поняла свой промах и, обведя всех убийственным взглядом, заткнула рот кружком сервелата.
Неловкую паузу прервала Ниночка – поднялась из-за стола и, нервно цокнув о приотворенную дверь ухоженными ноготками, позвала:
– Марина!
Женщина не откликнулась, гудел какой-то прибор. Ниночка вышла, оставив распахнутой дверь.
– Кого кличет? – приглушенно спросила Ксюша.
– Прислугу, – злорадно пояснила Лариса.
– Прислугу?! А я думала, это мать… Почему без отчества-то?..
– Марина! Марина! – раздраженно вскричала Ниночка сквозь гул в коридорных дебрях, и гул прекратился. – Ты с ума сошла – «стиралку» включать?! У меня гости! Убери со стола для чая! Скорее, – потребовала она тоном ниже. – И не мельтеши.
– Я мельтешу? – донесся голос Марины-без-отчества.
Гости были не глухие и прекрасно слышали кухонную перебранку. Вернувшись через минуту, Ниночка скроила милую гримаску:
– В последнее время нам что-то не везет с домработницами. Ну, Марина хоть не вороватая… – и тотчас предложила: – Потанцуем? У меня новый диск Пресли!
– Извини, я, пожалуй, пойду, – с достоинством отказалась Лариса. – Источники до завтра надо повторить.
Из чувства противоречия Ниночкиному барству она теперь изо всех сил держала себя на высоте культуры.
– Ой, забыла! – подхватилась Ксюша. – Мне ж полы мыть в конторе!
– А танцевать? – растерялась Ниночка. – И торт же еще не попробовали…
Губки на полудетском лице вспухли от расстройства. Иза и пожалела ее, и тоже собралась уйти. Стало почему-то неинтересно слушать новые записи короля рок-н-ролла. Не хотелось даже узнать, что такое цукаты. Вчера спорили с Ксюшей, Иза полагала, что цукаты – кусочки южного плода вроде неведомого авокадо, а Ксюша – что измельченные орехи.
Когда Ниночка пошла провожать Ларису с Ксюшей в прихожую, Иза собрала посуду со стола.
Кухня в сановной квартире была размером со спортзал, примерно в таком и проходили вечера в Изиной школе. Пришибленные перспективой шкафы с переливающимся голубым пластиком, стол со стульями и финский холодильник Rosenlew скромно примостились в глубине. Марина руками жамкала целлофановые пакеты в стоящей на табурете маленькой стиральной машине. Вблизи женщина оказалась вовсе не пожилой. Наверное, просто утомилась. Иза сложила посуду в раковину и сказала из вежливости, чтобы не молчать:
– Удобная машинка.
– Удобная, но шумит сильно, – отозвалась домработница. – Для носовых платков и другой мелочи. Одежду и постельное белье Тамара Евдокимовна в прачечную сдает.
«Тамара Евдокимовна – Ниночкина мама», – поняла Иза.
– Давайте я посуду помою?
– Не надо. У меня тут работа нетяжелая.
– Вы очень хорошо готовите, – похвалила Иза с робостью.
– Да не я это готовила. – Марина кисло улыбнулась. – Что-то со столовки по заказу привезли в судках, что-то дают в ихнем продуктовом магазине. Видишь, мешочки стираю, там съестное в такие ложат.
– В каком «ихнем» магазине?
– Будто не знаешь, – недоверчиво вздохнула Марина.
– У Ниночкиных родителей есть собственный магазин? – удивилась Иза.
– Не у одних Песковских. Все партийное начальство отоваривается по спискам в своих магазинах и столовых. Их «кишкоблудными» называют, не слыхала разве?
– Нет…
Голос Пресли лился из двери открытой Ниночкиной комнаты. Разветвленная труба коридора искажала звуки, делала их гудящими и сантехническими. Водопроводную тему разнообразили темпераментные вскрики Тенгиза.
– Иди, иди, – тыльной стороной пенной ладони Марина отерла пот со лба. – Обидно, что Нинка наорала на меня при посторонних, но она вообще-то не часто орет. Так-то будто не видит – есть я, нет, как на вещь смотрит. Зато Тамара Евдокимовна детворе моей посылает и в оплате не скупится… Иди, танцуй, а то мне же попадет.
