Идущий вторым «Рэндж Ровер» наткнулся на шквальный огонь, англичанина занесло, и он встал боком к уже убитому «Лексусу». В результате на перекрёстке появилась дымящаяся железная баррикада. Бойцы из второго экипажа успели вывалиться и залечь, почти сразу начав огрызаться, и мне пришлось целиться поточнее, хотя теперь мою позицию можно было назвать неудачной, у парней они лучше. Заговорили какие-то скорострельные трещотки типа «Кипариса», у наших таких нет. А вот и покруче!
— У них РПК! — предупредил Ной.
— Бошки! — заорал я в эфир. — Ранят кого, убью!
Лопнули пневморессоры «Рэнджа», следом просели и колёса тяжёлого парадного джипа. Шансов у нападающих не было, влипли, тузики. Кинжальный автоматный огонь с флангов не давал им отойти глубже во дворы, к склону. Но через минуту пулемётчик бандитов засёк, откуда я веду огонь, и щедро полил бетонный колодец огнём. Над головой полетело выбитое пулями крошево.
— Твою мать… — прохрипел я, падая на землю. — Гадёныш, ты ещё и попасть хочешь? Если ноги не сотрутся.
Наши забивали их плотно, со стороны усадьбы то и дело щёлкала трёхлинейка. Я увидел, как Данька, по-арабски подняв автомат над головой, дал три длинные очереди на подавление. Казалось бы, глупый способ, а работает.
Вот пальба начала стихать.
Пш-шш…
— Игорь, это Гарник. Короче, тут у нас все умерли, языков нет, — взволнованно доложил удачливый гранатомётчик со своей позиции у дороги.
— Линна цела? — рявкнул я, опять поднимая пулемёт.
— Куколка! Ни царапины, отвечаю! — радостно сообщил боец.
— Проверяйте там всё без балды, зачищайте, и поднимайтесь сюда.
— Плюс.
Так, здесь мне больше делать нечего, пора к мужикам.
Навстречу бежал довольный Данька.
— Игорь Викторович, двоих удалось взять живаком!
— Оно вам надо было… Наши целы? Хорошо. Где?
— Костя их под прицелом держит, там, у забора.
Со стороны своего хозяйства к полю боя, легко поигрывая в воздухе винтовкой, подходил разгорячённый, но весёлый Перейра. Вот он встал возле Константина, наклонился. Пока я дошёл, он успел ловко скрутить руки пленных какой-то проволокой.
— Ментовская работа, Чувствуется опыт работы в органах, Алексей.
— Угадал, Игорь, было дело в молодости, а что? — ответил тот осторожно, ещё не совсем понимая, опасаться ему таких разоблачений, или нет.
— Нормально, мы ментов, можно сказать, любим. Потом расскажешь подробно, как дело было, понял?
— Есть, — коротко ответил краснодеревщик.
— Ну, и что за дичина тут у нас хапнулась? — спросил я, приседая на корточки рядом со связанными и доставая свой пистолет.
Левый от меня бандит был видом постарше, пузатый здоровенный кавказец под полтора центнера весом, сразу и не пойму, откуда родом. Смотрит лютым зверем, штангист, злой он какой-то.
— Слышь, чертила борзый, ты чей будешь, такой развитой, а?
— Ты борзый! Ты! — свирепо выкрикнул он. — Гарик Енисейский, да жи? Мы тебя не знаем, здесь не твоё. Здесь вообще всё не для тебя выращивалось, ты понял, мясо?!
Я ласково улыбнулся, несмотря на вскипающую ненависть, посмотрел на отчего-то напряжённые лица друзей, заметив обилие публики, недовольно махнул рукой любопытным женщинам, чтобы убирались отсюда и уводили детей, тут не концерт. Когда успели зеваки сгрудиться?
— О! Родной забазар, аж соскучился! Да, здесь не моё, здесь людское… И ты уж определись, знаешь ты Гарика Енисейского, или впервые именем интересуешься. Тихо, не скрипи фиксами, понял? И хорош обезьяну гнуть, чай не из стали склёпан, маслину не удержишь, отвечаю. Скажи-ка, борзый, вот почему ты должен остаться в живых? Ценной информацией обладаешь?
— Да пошёл ты!
— Жало прикуси. Считаю до десяти, разговаривай.
— Ты потеряйся вообще, чтоб тебя искали! В цемент вкатаем! — зарычал бандит. — Что щеришься? Один на один выскочим, если ты мужчина?
— Не едет такая телега, дядя, — покачал я головой, поднимая ствол на уровень его лба. — Здоров ты больно. Считай, что мы с тобой уже выскочили. Я выскочил, а ты наскочил на вилы и грабли, тройные. Чё зубы трёшь, бородатый, это кто тут задницей на земле сидит со связанными лытками? Короче, колись, информация есть-нет?
— Заплатишь, клянусь!
— Два в дневник, — тихо произнёс я, чуть отстранился, чтобы не забрызгало кровью, и выстрелил ему в лоб.
Где-то почти рядом испуганно закричал ребёнок, крик быстро оборвался, переходя во всхлипывания. Не увели, дур-ры! Курятник! Мужики тоже колыхнулись, не ожидали.
— Накажу! — пообещал я матери через плечо и перешёл к беседе со вторым пленным: — А ты как себя чувствуешь, бандит? За старое взялись, будто не хватает чего… Всё кругом лежит, всё открыто, бери не хочу! На чьей стороне воюем, за гугонцев фактически? Неужели без понятия, что в такое время нам всем месте держаться нужно, а не грабить землян? Да-да, именно землян, так теперь делимся.
Тот что-то промычал в воротник рубахи, пялясь на меня стеклянными глазами.
— Да мочи ты его, командир, — посоветовал Костя. — Сам же говорил, что не очень-то языки и нужны.
— Были не нужны, пока бой не закончился, а теперь этот пригодится, — возразил я. — Готов? Ты ведь расскажешь нам обо всех запеленгованных, о подвигах былых кровавых, так? И чтобы без утайки.
Пленный отчаянно закивал головой. Тридцати ещё нет, похоже. На казака смахивает хлопчик, ишь, какие усищи пышные отрастил, только нагайки не хватает за голенищем… Жаль, что Данченко со мной нет, тот бы позабавился, уж очень остро староста воспринимает казачьи косяки.
— Расскажу, не убивайте! Я много знаю, много!
— Ой, ли? Ты ведь даже не бригадир, вижу, пехота. Из новеньких, когда к бандосам примкнул? Не заикайся, соберись! Что ты можешь знать особенного?
— Могу…
— Извергай.
— Я знаю, где находится заправка тарелок. На Красной…
Цыкнув на него и быстро глянув на Даньку, я махнул головой на пленного, резко поднося палец у губам, а сам повернулся в сторону Перейры и его домочадцев мужского полу, женщины наконец-то проявили благоразумность и ушли.
На Красной Поляне, ещё одна инфа, всё сходится.
— Так, Алексей, а теперь я попрошу всех удалиться, тут дело такое, не для широкой публики.
Молодой группер уже вбил в пасть бандиту тугую затычку из какой-то тряпки. Пока не известно, что он там реально знает, но подобная информация может быть настолько ценна, что будет стоить многих и многих языков.
— Что ж я, не понимаю, что ли, — ничуть не обиделся Себастьян. — Мне бы по своей судьбе решить.
— Не хочешь уезжать?
