Он был в правильном месте.
Виктор сравнил свое ружье с тем, что держала нарисованная Мальвина. Он не был уверен, что безошибочно воспроизвел хайтековские рельефы ствола, и, хотя принципиального значения это не имело, Сигалов стремился, чтобы его оружие вышло таким же, как на постере. Ведь это и было его оружие. Пузатые заостренные цилиндры в патронташе оказались не боеприпасами, а сменными батареями к пушке Гаусса, патроны же были и вовсе не нужны: пушка стреляла твердым кислородом, который она аккумулировала из воздуха. Трудно сказать, насколько эта идея могла бы воодушевить конструкторов из оборонки, но в представлении двенадцатилетнего Вити Сигалова, сочинявшего постапокалиптический эпос «Окунись в Ад», устройство ружья было безупречным. И сейчас он просто вернул свою собственность, поместив в пыльный декадентский пролог Шагова то, что могло пригодиться здесь, в скрипте близнеца. Уж очень ему не хотелось опять таранить фуру с апельсинами, он это делал столько раз, что опасался заработать диатез. Поэтому план был немного другой.
Сигалов развернулся к окну и придавил удобный спусковой крючок. Стекло вздулось пузырем и, распавшись на тысячи осколков, с грохотом вылетело наружу.
Теперь следовало подождать, когда люди на улице сообразят вызвать полицию. А чтобы соображалось быстрей, Сигалов выглянул из оконного проема и сделал еще три выстрела, превратив три машины на стоянке в смятые конфетные фантики. Стрелять из пушки Гаусса было легко и приятно. Неудивительно, ведь такой он ее и придумал.
Вряд ли кто-то из патрульных осмелился бы палить снизу по окнам двадцать шестого этажа, но Виктор решил не искушать судьбу и, отойдя вглубь комнаты, присел на стол. В отличие от реальности, рабочую станцию Шагова здесь никто не изымал и в ящиках не копался. Полка висела ровно, книжки на ней стояли плотно и аккуратно. Только одной, кажется, не хватало.
Брошюра «Как стать успешным морфоскриптером» лежала рядом со станцией, будто хозяин кабинета пользовался ею постоянно и не хотел убирать. Сигалов машинально взял ее в руки и пролистал. Вначале ему показалось, что самоучитель превратился в поэтический сборник, – он видел только узкие столбцы текста, сдвинутые к центру. Но, прочитав первые же две строчки, Виктор понял, что стихами тут не пахнет. Кроме этих двух строк, в книжке ничего не было, они повторялись на всех страницах, от первой до последней:
«Мне пришлось это сделать.
И мне придется продолжать».
– Скотина… – выдавил Сигалов и запустил книжкой в окно.
Полиция, как выяснилось, уже подоспела: в доме напротив устанавливали высокий станок, похожий на штатив для подзорной трубы. Они даже не опустили жалюзи, значит, квартира Шагова была уже заблокирована. Рассеянность снайпера, что обустраивался через дорогу, можно было принять и за пустую угрозу, – если бы Виктор не знал, что случилось с Лёхой. Вероятно, всё было именно так: неспешные приготовления, доклад, ожидание приказа, подтверждение приказа, палец на спуск – и клок волос медленно сползает по постеру вниз.
Виктор вскинул ружье и выстрелил не целясь, от живота. Окно в противоположной башне лопнуло, и облако стеклянных осколков поршнем вошло в комнату, измельчив всё, что там находилось.
Сразу после этого на коммуникатор пришел вызов.
– Виктор Андреевич Сигалов?
– Да, это я.
– С вами говорит полковник Белкин. Давайте обсудим ваши условия.
– Полковник? Простите за хлопоты, но разговаривать я буду с капитаном Коноваловым. До полковника я еще не дорос. И кстати: не нужно взрывать дверь, могут пострадать люди.
– Сколько у вас заложников?
– Зовите Коновалова, он и посчитает. Надеюсь, капитан Коновалов в московской полиции только один, иначе устроим кастинг на вылет.
– Но Виктор Андре…
– Всё! – Сигалов убрал коммуникатор и, на мгновение выглянув из-за простенка, сделал несколько выстрелов по полицейским автомобилям. Попутно он отметил, что внизу уже подъехала пара броневиков, но задерживаться в окне не стал: снайперы готовились не только в доме напротив.
Коновалов перезвонил меньше чем через минуту.
– Виктор Андреевич?
– Можно просто Витя, мне так привычней.
– Хорошо, Витя… – Коновалов помялся. – Вы действительно готовы вести переговоры только со мной?
– Вас информировали верно, Игорь Сергеевич.
– Мы знакомы? – Капитан старался держаться, но голос дрогнул.
– Нет. Пока еще нет.
– Сколько у вас заложников и какие у вас требования?
– Вы неправильно поняли, Игорь Сергеевич. Разговаривать мы с вами будем не по коммуникатору, а лично, только лично.
– Я уже выезжаю, но я на другом конце города.
– Так поторопитесь же, господин капитан. – Виктор пальнул в небо и сбросил вызов.
Трубка тотчас загудела опять.
– Это полковник Белкин. Мы выполнили ваши условия, связали вас…
– Мои условия? Вы их еще не слышали! И не звоните мне, полковник, вы знаете, кто у вас переговорщик.
Сигалов положил коммуникатор на стол – трубка тут же завибрировала и поползла к краю, но Виктор дал себе лишнюю секунду, чтобы отдышаться и вытереть взмокшую ладонь. Рука со стволом устала гораздо меньше. Возможно, ему надо было податься не в скриптеры, а в оружейные инженеры?
– Да, Игорь Сергеевич, – ответил Виктор.
– Я еду.
– Отрадно слышать.
– Виктор… То есть Витя, откуда вам известно мое имя? Что нас связывает?
– Во-первых, давайте будем последовательны: Витя – это «ты», а не «вы», иначе проваливаетесь со стилистикой. Во-вторых…
– Что за хрень ты мне тут паришь?! – взорвался Коновалов. – Щенок сопливый, ты что творишь?! Бросай оружие и сдавайся, пока тебе мозги не вышибли!
– Наконец-то, Игорь Сергеевич, наконец-то! Как же я рад. Хотя переговорщик из вас посредственный. Краснобай третьей категории, я бы сказал.
– Тебе двадцать четыре года всего, оказывается?
– Уже двадцать пять, но я обойдусь без ваших поздравлений, не нужно лицемерить.
Коновалов ненадолго умолк, видимо, с кем-то совещался.
– Послушай, Витя, у нас есть информация, что ты там один.
Виктор искренне рассмеялся:
– Я, по-вашему, сумасшедший?
– В точку. Ты просто сумасшедший сочинитель, слетевший с катушек на почве своих креативов.
– Ладно, капитан, считайте до трех. На счет «три» по вашему сигналу в окно пойдет первая ласточка. Я к этому готов. А вы?
Коновалов снова замолчал, а когда вернулся, от прежнего тона не осталось и следа.
– Ты сказал «во-первых». «Во-вторых» будет? Чего ты хочешь, Витя?
