ВЛАДИМИР. Ой ли?
СЕРЕЖА. Ой. Лев Толстой тоже из нашего народа. Той – это праздник на многих языках. Тол – это взрывчатка. Лев Толтой. Неправильно произносят. Я праправнук Лев Толтоя. Я написал продолжение «Война и мир», называется «Брандахла».
ВЛАДИМИР. Брандахла? И всё?
СЕРЕЖА. Война. А брандахла да брандахлы – это война и мир. У нас это почти одинаковые слова. Война – брандахла. Изменяем одну букву – брандахлы, то есть мир. Остальное аналогично.
ВЛАДИМИР. А Лев как переводится?
СЕРЕЖА. Лев – это левый, левак. Леворадикальное течение. Леворадикальный праздник взрывчатки, вот полный перевод Лев Толтой.
ВЛАДИМИР. Погоди, а Троцкий тогда тоже ваш? Торёпе?
СЕРЕЖА. Кто?
Крик: «Ку-ку!»
ВЛАДИМИР. Слава тебе господи, жива.
СЕРЕЖА. Пусть кричит. (Стучит о подушку кулаком) О! (Нюхает ее, бросается ничком на пол. Полежав, встает.) Наша подушка! С гексагеном! Мухмутьевна принесла?
Входит СТАРУШКА, обвешанная валенками, на голове две ушанки.
СТАРУШКА. Ой ты гой еси! (Кланяется Сереже.)
СЕРЕЖА. Брифетфуя тыпы.
ВЛАДИМИР. Ты что, гой?
СЕРЕЖА. Гой.
ВЛАДИМИР. Я наполовину гой тоже. Наполовину торёпе.
СЕРЕЖА. Ты… Ты таджит.
ВЛАДИМИР. Я пигмей тутси. (Как бы танцует негритянский танец)
МУХМУТЬЕВНА (поет). Ой да ты погож, погож да…
СЕРЕЖА. Мухмутьевна! (Показывает на Ольгу.) Тыпы янна бастфотит? (Тебе она подходит?)
СТАРУШКА. Ой да кака баунька!
СЕРЕЖА. Гораздая.
ОЛЬГА (встревожившись). Я сейчас. (Выходит.)
ВЛАДИМИР. Не понял, вы вообще откуда будете? Вы не местные?
СЕРЕЖА. Пока что да.
СТАРУШКА. Ой, пока что плохо нам, ой, плохо! Яко же птица отлетает от свого гнезда, тако человек порабощается, егда устранится от своих мест!
ВЛАДИМИР. Какие красивые слова!
СЕРЕЖА. Это слова Лев Толтоя.
ВЛАДИМИР. У тебя одна, знай, песня.
СЕРЕЖА. Нет, две. (Поет.) Суль маре лючико!
ВЛАДИМИР. Так. В моем присутствии прошу не петь.
СТАРУШКА. Господь гордым противится, смиренным дает благодать. Базнадреля на ную. Гаразибая. Ожедь гаразибая. (Посмотрела на нее. Красивая. Очень красивая.) Да. Хорошая. Она хорошая.
ВЛАДИМИР. Володька Шпек… Нет, Шванц… как я наполовину гой.
СЕРЕЖА. Вот! Он наш. Из нашего народа. Наш народ все униженные и оскорбленные. Все! Нацменьшинства, секс-меньшинства, все на той!
ВЛАДИМИР. Брандахла! Я верно понял?
СЕРЕЖА. Брандахла и, соответственно, потом только да брандахлы. Слыхал? (Поет.) Весь мир насилья мы разрушим! Весь брандахла насилья мы брандахлы! До основанья, а затем, кто был ничем, тот станет всем!
ВЛАДИМИР. Кто был ничем, тот стал патриот.
СЕРЕЖА. Да! Мы патриоты!
ВЛАДИМИР. Сам себя не похвалишь, сидишь как оплеванный.
СЕРЕЖА. Ин сворчит, а я смолчу. Как говорил наш Лев Толтой.
СТАРУШКА. Да!
СЕРЕЖА. Не нами стало, не нами и кончится.
ВЛАДИМИР. Землю на раздел, царя на расстрел.
СЕРЕЖА. Ничто так не окаменяет сердца, как сознание своей правоты. Это слова Лев Толтоя.
ВЛАДИМИР. Так я тоже о том же говорю!
Входит ОЛЬГА с грузом валенок.
У! Мухмутьевна, давай. Зачинай.
СТАРУШКА. Ой ты, гость богатый, ворон толстоголовый! (Подумав, падает на карачки, бьет поклоны.)
ВЛАДИМИР. Это вы мне?
СЕРЕЖА. Тебе.
ВЛАДИМИР. Где это я толстоголовый?
СТАРУШКА (встает, делает широкий жест). У меня купец, у тебя товар.
ВЛАДИМИР. Товар? Не, подушек мне уж не надоть. Ляжешь на нее и костей черепа не соберешь. Она же у вас со взрывчаткой, он сказал.
СЕРЕЖА. Мухмутьевна! Кжи лба. Торёпе ин.
СТАРУШКА (машет рукой примирительно). Ну и хер с энтим. (Воет.) У тебя соколиха ясноглазая, у меня Финист – ясный сокол.
ВЛАДИМИР. Где это у меня соколиха?
СЕРЕЖА. Да ладно, Мухмутьевна, ты уж прям… нельзя слово-то тебе молвить, ты уж сразу затрапорешила… Погодь, пока засмягнет. Может, она и не захичает…
СТАРУШКА. Вижу-вижу, как она очеса свои ясные потупляет, Сережа. Дай руку, ластонька покрепочка! Не исклентаю авось тебя. (Берет руку Ольги и соединяет с рукой Сергея.)
ВЛАДИМИР. Та-ак. Оля!
ОЛЬГА. Ну что, Господи, ну что вы, баунька! (Пытается отнять руку.)
ВЛАДИМИР (Ольге). Ты что, забыла, баунька? Что у нас несделанное дело? Развод? Разъезд у нас, ты в Куркино, я в Машкино.
ОЛЬГА. Да, да, я не могу, мне с вами тут некогда, мы покупаем две разные квартиры. Да. Но нам за нашу квартиру дают мало денег. Но теперь мы знаем, что у нас экологически чистый микрорайон, даже утром прилетали кукушки… Хотя да… (Утирает пот со лба.)
ВЛАДИМИР. Ку-ку!
Голос: «Ку-ку».
СЕРЕЖА (наверх). Да унпокотя ты! (Держит Ольгу за руку.)
ВЛАДИМИР. Унпокотя ТЫ! (Тянет Ольгу за другую руку.)
СТАРУШКА. Нет, Сережа, она должна, заюшка, кукушка, куковать-кричать, ахроян, ты разумом легонек, а детушки нужны, кости некому будет прихоронить, если детушек нет! Народа не будет! Нам детушки нужнее!
ВЛАДИМИР. Пока она моя жена! Унпокотесь, вы! Она моя навеки пока еще!
СТАРУШКА. И будет, милай! Унпокотя. И будет! И твоя и его навеки. Что голову между плеч повесила? Такая соколиха ясноглазая, красная зоренька. Ну погляди ж ты на него. (Поет.) Эти глаза напротив…. Корова солому ест, и то играет. Будет и твоя, и евоная, сокол ясный. Соколиха наша.
ВЛАДИМИР. Как это – и евоная и моя? С какого это переполоха соколиха ваша?
СТАРУШКА. У тебя она, свет батюшка, торёпе, соколиха ясноглазая, у меня Финист – ясный сокол. Такая добрая баба должна иметь минимум двух мужавей! Как минимум!
ВЛАДИМИР. Да у нее уже внуки могут быть!
СТАРУШКА. И добро, и добро. Любо! И внуков нам нужно!
СЕРЕЖА. Да ладно, Мухмутьевна, она меня не схочет.
СТАРУШКА. Ладно что ты ее схотел.
ВЛАДИМИР. А по морде? Я хоть и торёпе…
СТАРУШКА. Очкнися! Лучше укрух хлеба в мире, чем дом полон добра с бранью!
