Ножа не было. Посмотрели в посудном шкафу, в сундучке, в ящике для специй, рассыпали перец, от чего расчихались вусмерть. Отвязали Элли, чтобы помогла искать. Она порылась в плите и в кастрюлях, заглянула за сундук. Ножа нигде не было.
– Наплевать, точи вилку, – сказала Леська. – Тоже острый предмет. Издалека и не разберёшь.
Опять привязали к столу хихикающую Элли, которая говорила, что её ещё никогда не закалывали вилкой, и это, должно быть, щекотно. Папа взял вилку и начал её точить об ложку.
– Давай проси пощады, – напомнил он. – А то у меня вилка не точится.
– О, какое горе, о, ужас, отпусти меня, дорогой людоед, я же тебе ничего плохого не сделала, – монотонно запричитала Элли. – О, какая я несчастная, отпусти меня, разве тебя не трогают мои слёзы…
Папа добросовестно заглянул Элли в глаза и сказал:
– Не трогают. Потому что никаких слез там нет.
– Достань вон в том мешке луковицу, – деловито сказала Элли. – Разрежь её… э-э-э… вилкой и дай мне понюхать.
Лук был ядреный, через две минуты слёзы лились уже и у Элли, и у Леськи. Папа тоже вытирал глаза, но стойко точил вилку.
– Очень трогательная картина, – заметила Элли. – Вообще-то мне надоело причитать, можно я тебя ругать буду?
– Валяй, – согласился папа. – Всё повеселее будет.
Элли с воодушевлением начала ругаться:
– Ах ты, поганый людоед, трухлявый слизняк, растоптанный лысым флоридским крокодилом. Ах ты, оживший труп паршивого барана, съеденный бешеным койотом. Ах ты, вислоухий бизон, из которого индейцы сделали тухлую колбасу и уже её переварили!
Леське понравились Эллины ругательства, и она начала ей подсказывать:
– Ах ты, объевшийся комар, лопнувший от обжорства и размазанный по контрольной по алгебре! Ах ты, последний вздох взбесившейся египетской мумии с насморком! Ах ты!..
– Минуточку, – удивился папа и бросил точить вилку. – Ты-то почему меня ругаешь?
– Извини, папочка, увлеклась, – смутилась Леська.
Глава девятнадцатая
Героическое сражение в замке
За развлечениями они и не заметили, как на кухню ворвались Страшила и Железный Дровосек. Они давно бы уже были здесь, но папа забыл поднять за собой мост через ров, и эта парочка два часа топталась, не решаясь пройти по мосту и ожидая каверзы, – ведь по сюжету мост должен быть поднят, а не опущен. Леся с папой как-то совершенно забыли, что Страшила и Железный Дровосек придут освобождать Элли.
– Ага, вот и смена пришла, – с облегчением сказал папа. – Забирайте вашу барышню, а нам домой пора. Мама уже волнуется.
Но гости были настроены весьма агрессивно. Железный Дровосек чихнул от перца и замахнулся топором. Папа бросил в него наточенной вилкой. Вилка срикошетила о железную грудь Дровосека и угодила в глаз Элли, поставив огромный фингал. Элли взвыла от боли и неожиданности, что совсем разъярило Железного Дровосека, и он ринулся в ближний бой. Папа пока отбивался табуреткой, но против топора ему было не выстоять. Страшила тем временем кинулся папе в ноги, чтобы тот потерял равновесие, но поскольку в голове Страшилы была солома, то он перепутал ноги и подкатился под Лесины. Леська споткнулась об этот мешок соломы, ушибла коленку, разозлилась и швырнула Страшилу в Железного Дровосека. Конечно, лучше бы она швырнула чем-нибудь потяжелее, но и так вышло хорошо – Страшила налетел на топор, и лезвие застряло в соломе. Железный Дровосек не мог рубить топором, опасаясь повредить друга, и застыл в недоумении. Папа тоже застыл, опасаясь хитрости со стороны врага. Леся оглянулась в поисках чего-нибудь тяжелого и увидела на стене нечто красное, знакомых очертаний и явно увесистое. Нечеловеческим усилием она стащила это со стены и бросила в Железного Дровосека.
Надо признаться, метание ядра никогда не было Лесиным любимым видом спорта. И вообще с физкультурой у нее были сложные отношения. Вместо того чтобы точным ударом сокрушить Железного Дровосека, Леська уронила эту тяжелую штуковину на любимую папину мозоль. Он взвыл так, что в далеком Изумрудном городе с башен попадали изумруды и контузили Дина Гиора и Фараманта, а один маленький изумруд отлетел аж к замку людоеда, влетел в окно, и Леська его, конечно, подобрала. Красный тяжелый предмет при соприкосновении с папиной ногой тоже взвыл и выбросил вперед струю белой пены. Конечно, это был огнетушитель.
Пена покрыла Железного Дровосека густым слоем, и он мгновенно заржавел. А Страшила у него на топоре превратился в симпатичного снеговика.
– Ура, – сказала Леся. – Мы победили.
– Ничего себе победа, – поморщился папа. – Я без ноги остался.
– Эй, а как мне их теперь в чувство приводить? – возмутилась привязанная Элли. – Дровосека надо маслом протирать, чтобы не заржавел, а какое тут масло, если он весь в каких-то взбитых сливках.
– Действительно, придётся помочь, – спохватилась Леся. – Она одна ни за что не справится.
– У меня рабочий день кончился, – проворчал папа. – И кто тебя просил трогать огнетушитель? Вечно ты суешься куда не надо. Эти дети…
Вся ночь прошла в хлопотах. Сушили над камином Страшилу, обтирали и полировали Дровосека, прибирали в комнате после огнетушителевого буйства. Когда уже всё закончили и решили выпить чаю, пришел Тотошка и спросил, не надо ли чем-нибудь помочь. Вот ведь хитрая псина! Элли напекла оладий, какие в Канзасе делала её мама, и Леся съела их огромное количество, утешая себя тем, что мама не велела объедаться конфетами, а насчет оладий она ничего не говорила.
Уже совсем рассвело, когда папа спохватился, что пора домой. Элли, Страшила, Железный Дровосек и Тотошка вышли их проводить. Элли освещала путь своим фонарём под глазом.
– Приходите ещё! – помахала она платочком. – Очень весело было!
Глава двадцатая, она же эпилог
А что будет дальше?
Дома мама и Стася разделили собранную Лесей землянику почти поровну. Маме досталось 5 ягод, а Стасе – полное блюдо. Но мама сказала, что больше не хочет. Стася получила в подарок изумруд, отвалившийся от башни Изумрудного города. Она воткнула его в ухо любимой кукле и сказала, что это – звезда во лбу, как у Царевны Лебедь. Мама тоже хотела изумруд, но решила, пусть Стася пока с ним наиграется, а потом мама его на что-нибудь выменяет. На шоколадку, например, или на какую-нибудь игрушечную собачку.
