– В каком смысле?
– Напал на немецкий гарнизон, разжился оружием и техникой…
– Не дело это. Ты еще предложи метод инквизиции: кто донес – тому половину имущества казненного.
– Что касается меня, то предпочитаю по городу ездить на БМВ и «вольво».
Судаков улыбнулся с грустью:
– Я вот все мечтаю дочке машину подарить, да, видно, мечта так и останется мечтой.
И Глеб понял, что этот генерал ФСБ – человек небогатый, что и у него проблемы с деньгами, как у всех простых смертных, как у большинства честных людей. На прощание они пожали друг другу руки и договорились, по какому именно каналу Глеб Сиверов сообщит потом генералу Судакову свое точное местонахождение во Франции.
Ровно через два дня после этого разговора Глеб Сиверов – а если верить документам, которые лежали в его бумажнике, то Федор Молчанов, – и Ирина Быстрицкая спускались по трапу на землю Франции. Ирина еще неделю тому назад даже представить себе не могла, что окажется в Париже. Ее лицо сияло, она была бесконечно благодарна Глебу, и, не скрывая своего восторга, говорила:
– Как здорово! Это просто прекрасно! Вот так – все бросить, все оставить, сесть на самолет и… каких-то два часа – и мы уже не в России, не в серой Москве, а в самом сердце Франции, в Париже.
– Да-да, – лукаво улыбался Глеб, – мы в .Париже, это не сон, я помню, о чем ты меня просила.
– В следующий раз буду осторожней в своих просьбах. Вдруг мне взбредет в голову попросить тебя о чем-нибудь уж совсем невероятном.
– О чем же?
– Даже не знаю, для тебя нет ничего невозможного, в этом ты меня убедил.
– Ты не знаешь еще моих слабых мест.
– Знаю, знаю! – воскликнула Ирина.
– Врешь, даже я их не знаю.
– Твое слабое место – это я…
Они обменялись поцелуями. Сперва она поцеловала его в щеку, не дожидаясь, пока он подставит губы, затем он прижал ее к себе и долго не отпускал. Их багаж успел проехать несколько кругов, пока они наконец его забрали.
Отель они выбрали почти в самом центре и в тот же вечер пошли гулять по Парижу. Ирина говорила без умолку. Глеб слушал ее, улыбался и чувствовал, что наконец-то он спокоен и счастлив, словно с ними произошло что-то исключительное, словно они не виделись давным-давно, мечтали об этой встрече долгие годы и вот случайно встретились. Им казалось, перемена места изменила их самих.
Ирина выглядела потрясающе. Она сделала себе новую прическу, перед отъездом накупила кучу новых нарядов. Но, как и водится, в самый последний момент, уже за полчаса до отбытия в аэропорт, передумала, разочаровалась во всех тех платьях и костюмах, которые купила, и оставила их все дома. Но удивить этим Глеба ей не удалось.
– Нет-нет, ничего лишнего брать не буду. Если что-то понадобится, ты мне купишь в Париже? – заглянув Глебу в глаза, словно все еще не веря, что они действительно улетают во Францию, прошептала тогда Ирина. – Или я уже окончательно обнаглела?
– Все, что пожелаешь, дорогая. Если хочешь, я даже куплю тебе Эйфелеву башню, – пошутил Сиверов. – Правда, ее придется очень долго заворачивать.
– Нет-нет, Эйфелеву башню я не хочу. Пусть она стоит на своем, месте, пусть украшает город. Мы просто станем на нее смотреть, будем любоваться. Ведь она и так станет нашей?
– Она уже твоя.
– Мы еще не прилетели и даже не выехали из дому, – сказала Ирина, и в этот момент прозвучал телефонный звонок – им сообщили, что такси уже находится возле подъезда их дома.
Вот так, налегке, почти ничего с собой не взяв, Глеб и Ирина сели в самолет французской авиакомпании и очутились в Париже. В аэропорту, едва оказавшись за стенами терминала, Ирина приподнялась на цыпочки, крепко обняла Глеба за шею и еще раз поцеловала в губы.
– Что с тобой? – спросил он.
– Я просто счастлива, Глеб.
– Не называй меня Глебом. Ты же знаешь чем я занимаюсь?
– Ах, да, прости, ты – Федор, – подмигнула ему Быстрицкая.
Глеб погрозил ей пальцем:
– Ты неисправима.
– Ты такой у меня красивый, что тебе идут не только костюмы-тройки, но и чужие имена.
– Вот так-то лучше, – засмеялся Глеб. и вновь ответил поцелуем на поцелуй.
Волосы Ирины пахли изумительно, но не парфюмерией. То ли воздух Франции уже запутался в ее прическе, то ли Глеб просто был счастлив. Но тем не менее, даже опьяненный счастьем, он по привычке пристально всматривался в лица окружающих, следил за каждым, самым мимолетным, их движением. И всегда поворачивался так, чтобы видеть своего потенциального противника, чтобы успеть защитить Ирину. Эта женщина была для него слишком дорога, и потерять ее он боялся больше всего на свете.
– Ты какой-то странный, – уже в холле гостиницы прошептала Ирина ему на ухо.
– То есть?..
– Ты как-то подозрительно смотришь на людей, словно боишься их.
– Нет, я их не боюсь. Это профессиональная привычка. Быть настороже и бояться – не одно и то же.
– Да забудь ты об этом! Здесь так хорошо, так чудесно! Такое впечатление, что весь этот город, эта гостиница, эти люди специально созданы для нас. Ты заметил, дорогой, здесь все улыбаются, даже если куда-то спешат, если чем-то заняты?
– Заметил, заметил, – спокойно сказал Глеб, поймав на себе взгляд высокой длинноногой девушки в потертых джинсах.
Она подмигнула Глебу, и ему ничего не оставалось, как улыбнуться ей.
Сиверов проводил девушку взглядом и повторил:
– Заметил…
Ирина тут же дернула его за рукав:
– Что это ты улыбаешься красоткам?
– Но ты же говорила, будто все они созданы для нас с тобой.
– Я тогда тоже начну улыбаться каждому встречному, как это делаешь ты, – Улыбайся. Только смотри, тебя могут украсть. Хоть и говорят, что в Париже много красивых женщин, но такой, как ты, здесь нет. Я видел, как на тебя смотрят мужчины, как загораются их глаза и начинают дрожать колени.
– Ну и пусть смотрят. Я принадлежу только тебе и люблю только тебя…
Она хотела сказать «Глеб», затем хотела сказать «Федор», но решила, что ни то, ни другое имя в данном случае произносить не стоит.
– Я люблю тебя, мой дорогой.
– Ты, Ирина, охрипнешь, повторяя эти слова по сто раз на дню.
После этого Быстрицкая поцеловала Глеба в идеально выбритую щеку.
– Вот так-то, побереги себя, – ответил он на ее поцелуй.
– Только этим и занимаюсь.
Номер у них был большой и светлый, на третьем этаже. Ирина сразу отодвинула оконные портьеры и приникла к стеклу. За окнами пролегли парижские улицы, пейзаж скорее напоминал кадры кино, чудесный сон, чем реальность.
