Я смотрю на стариков, и у меня сжимается горло. Они ведь тоже, как Сэди, чувствуют себя совсем молодыми. Им всем по-прежнему двадцать, а седые волосы и морщинистая кожа — лишь оболочка. Дедушка с кислородной подушкой наверняка ловелас, старушка со слезящимися глазами — озорная девчонка, обожающая разыгрывать друзей. Все они были молоды, у них были друзья, они устраивали вечеринки, и жизнь казалась бесконечной…
Со мной происходит нечто странное. Я словно наяву вижу их молодыми. Я смотрю на их юные трепещущие души, стряхнувшие пыль многих лет и отплясывающие под бодрую музыку. Они танцуют чарльстон, высоко вскидывая ноги; у них густые, еще не поседевшие волосы; они смеются, хватают друг друга за руки, закидывают головы, упиваются танцем…
Я моргаю. Видение исчезает. Передо мной комната, населенная стариками. Оглядываюсь на Джинни. Она улыбается и фальшиво подпевает.
Музыка разносится по дому престарелых. Сэди здесь точно нет. Услышав джаз-бэнд, она наверняка примчалась бы глянуть, что тут происходит. Еще один ложный след.
— Совсем забыла спросить, — вдруг поворачивается ко мне Джинни, — вам удалось найти ее ожерелье? То, которое вы искали?
Ожерелье. Я ведь совсем забыла о нем после исчезновения Сэди.
— К сожалению, нет, — качаю головой я. — Одна девушка должна была прислать мне его из Парижа, но… остается только надеяться.
— Что ж, подержу за вас кулаки, — обещает Джинни.
— Будем держать вместе. Ну, пожалуй, мне пора. Я ведь просто заскочила поздороваться.
— Приятно было вас повидать. Я провожу.
Мы пересекаем холл, перед глазами все еще стоят танцующие пары — молодые, веселые. Никак не могу избавиться от этой картины.
— Джинни, — вдруг говорю я, когда она открывает большую парадную дверь, — на ваших глазах, должно быть… умерло много народа.
— Увы, — спокойно соглашается она. — Таковы издержки нашей профессии.
— Вы верите в… верите в загробную жизнь? В возвращение душ и подобные вещи?
Джинни не успевает ответить, потому что в кармане у меня истошно звонит мобильник.
Извинившись, достаю телефон. Это папа. Неужели узнал про увольнение и сейчас начнет выспрашивать о моих планах на будущее? Джинни стоит рядом, и мне неудобно скинуть вызов.
— Привет, папа, — говорю я торопливо, — подождешь минутку?
И выжидательно смотрю на Джинни.
— Значит, хотите знать, верю ли я в привидения? — улыбается она.
— Э-э… да, именно это я и имела в виду.
— Сказать по правде? Нет, не верю. Думаю, это галлюцинации. Ведь люди хотят в них верить. Это огромное утешение для тех, кто потерял близких.
— Да, наверное, — соглашаюсь я неохотно. — Что ж, до свидания. Спасибо за все.
Дверь закрывается, я бреду по улице и вдруг вспоминаю про папу, который все еще терпеливо ждет.
— Алло, папа! Извини, заболталась.
— Ничего страшного. Не хотел беспокоить тебя на работе…
На работе? Ура, не знает!
— Да-да, — поспешно отвечаю я, скрестив пальцы, — вечно эта работа. Где же я еще могу быть? — Я визгливо смеюсь. — Не волнуйся, сейчас я не в офисе…
— Ага. Значит, я удачно выбрал время. Возможно, это прозвучит странно… Мне нужно с тобой кое-что обсудить, и это довольно важно. Когда ты сумеешь освободиться?
Глава двадцать вторая
Мы договорились встретиться в кофейне «Лингтонс» на Оксфорд-стрит, потому что оба ее знаем. Каждый раз, когда нужно пересечься, папа предлагает «Лингтонс». Он бесконечно предан дяде Биллу, к тому же у него «Золотая карта» и он получает бесплатно кофе и еду в любое время в любой кофейне сети. (Я такую не заслужила. У меня всего лишь карта «Друзья и Семья», дающая 50 % скидки. Впрочем, я не жалуюсь.)
Приближаясь к знакомому шоколадно-белому зданию, я немного нервничаю. А вдруг у папы плохие новости? Мама больна. Или он.
И даже если у него нет плохих новостей, они есть у меня, один разрыв с Натали чего стоит. Опять я его расстрою. Может, не признаваться? Хотя бы сейчас. Пока что-нибудь не придумаю.
Толкаю дверь и вдыхаю знакомый запах кофе, корицы и свежей выпечки. Коричневые бархатные стулья и лакированные деревянные столики такие же, как в каждом «Лингтонсе» в любой точке земного шара. Дядя Билл широко улыбается с плаката на стене. Фирменные шоколадно-белые чашки, кофейники и кофемолки выстроились на витрине.
— Лара, — сигналит папа из начала очереди, — ты как раз вовремя! Что тебе взять?
Так. Выглядит неплохо. На больного не похож.
— Привет, — обнимаю я его. — Мне карамельный «Лингтончино» и паштет из тунца.
Капучино здесь не водится. Только «Лингтончино».
Папа заказывает угощение и протягивает «Золотую карту».
— Что это? — недоумевает кассир. — Впервые такую вижу.
— Просканируйте, — советует папа мягко.
— Ух ты! — Глаза парня расширяются, когда он видит результат. Теперь он смотрит на папу с почтением. — Для вас… бесплатно.
— Мне всегда немного неловко пользоваться ею, — признается папа, когда мы забираем кофе и идем к столику. — Я лишаю беднягу Билла кровно заработанного.
Бедняга Билл? Противно это слышать. Но мой папа судит о других по себе.
— Не обеднеет, — кисло говорю я, любуясь дядюшкиным лицом на кофейной чашке.
— Разве что чуть-чуть, — улыбается папа и оглядывает меня. — Ты так просто одета. У вас в офисе новая политика в отношении дресс-кода?
Вот я и попалась. На такой мелочи.
— Да просто была на семинаре, — на ходу придумываю я, — с ролевыми играми и прочими штуками.
— Прекрасно. — Папа так рад, что мне стыдно. Он добавляет сахар в кофе. — А теперь я хочу спросить тебя. Ты и правда довольна своей нынешней работой?
Вот уж не в бровь, а в глаз.
— Ну как тебе сказать… В целом… все неплохо. Даже хорошо! Есть отличные клиенты, я подыскала кандидата для «Макросанта», и Натали вернулась…
— Откуда? — удивляется папа. — Разве она уезжала?
Когда врешь, главное правило — запоминать свое вранье.
— Ненадолго. В командировку.
— Но ты ведь не сомневаешься в своем выборе? — настаивает папа. — Ты довольна?
— Вполне, — грустно говорю я. — Да, довольна.
Врать родителям совсем не так приятно, как кажется. Иногда просто завыть хочется: «Папочка, все идет на-а-пе-е-ре-е-ко-о-сяк! Что же мне теперь де-е-елать?»
— Так о чем же ты хотел со мной поговорить? — пытаюсь я сменить тему разговора.
— Пустяки, — папа смотрит на меня с нежностью, — ты уже ответила на мой вопрос. Бизнес процветает. Ты довольна. Это все, что я хотел услышать.
