— Никакое это не чувство! — фыркаю я.
— С чего ты взяла?
— Да вот знаю. И вообще, отстань.
Мы наблюдаем, как Джош встает, расплачивается и надевает куртку. Губы его плотно сжаты, глаза потухли, мне его жалко до слез. Но что делать. Это для его же блага. Наша любовь должна воскреснуть, иначе и быть не может.
— Доедай скорее. Сколько тебя ждать! — торопит меня Сэди. — Еще подготовиться надо.
— К чему? — не понимаю я.
— К нашему свиданию!
Господи. Только не это.
— Впереди еще шесть часов, — стучу я по часам. — И мы просто выпьем по бокалу вина. Куда торопиться?
— Приличной девушке и дня мало, чтобы привести себя в порядок к свиданию, — важно говорит Сэди. — Я приличная девушка. А ты представляешь меня. И должна выглядеть восхитительно.
— Позволь мне самой решать, как выглядеть.
— Ты даже не подумала, что наденешь! — Сэди подпрыгивает от нетерпения. — А уже два часа! Пора домой!
И как тут поешь?
— Решила измором меня взять? — Впрочем, суп все равно уже холодный. — Ладно, пошли.
По дороге я обдумываю случившееся. Джош расстроен. Смущен. Самое время возобновить отношения. Как хорошо, что Сэди заставила его говорить. Теперь я смогу измениться.
Раз за разом прокручиваю его слова, стараясь не упустить ни малейшей детали. Одна его фраза никак не дает мне покоя. Это было неплохо, но не более того.
Теперь мне все ясно. Наши отношения не сложились, потому что он не был со мною честен. Он никогда не признавался, что мои привычки его раздражают. А потом терпение его иссякло и он сбежал.
Но теперь это неважно. Когда знаешь, в чем проблема, несложно ее разрешить! Я составляю план, первым пунктом значится уборка ванной комнаты. Туда я и бросаюсь, едва переступив порог, но Сэди преграждает мне путь.
— Что ты собираешься надеть вечером? — требовательно спрашивает она. — Ну-ка, покажи.
— Не сейчас, — пытаюсь я протиснуться мимо нее.
— Нет, сейчас! Немедленно! Слышишь!
Зануда!
— Ладно. — Я прохожу в спальню, открываю шкаф и вытаскиваю первую попавшуюся длинную юбку, затем облегающую блузку со шнуровкой из эксклюзивной коллекции «Топшоп». — Как насчет этого? И какие-нибудь танкетки.
— Корсет?! — Возмущению Сэди нет предела. — С длинной юбкой?
— Ты ничего не понимаешь. Это последний писк моды. И никакой это не корсет, а шнуровка.
Сэди брезгливо рассматривает блузку:
— Мать пыталась нацепить на меня корсет, когда мы собирались на венчание тетки. Но я швырнула его в камин, и тогда она посадила меня под замок, запретив слугам выпускать.
— Правда? — Мне становится любопытно. — И ты пропустила венчание?
— Нет. Я выбралась через окно, доехала на машине до Лондона, а в церковь заявилась после парикмахерской, где ужасно коротко подстриглась. Мама два дня потом не могла подняться с кровати!
— Вот это да! — Я с уважением смотрю на Сэди. — Ты была та еще штучка. И часто такое выкидывала?
— Да, моим родителям доставалось. Но они были такие зануды! Настоящие викторианцы. И дом наш походил на музей. Папа презирал граммофонную музыку, чарльстон, коктейли… в общем, все. Девушки, говорил он, должны разводить цветы и вышивать. Моя сестричка Вирджиния так и поступала.
— Ты имеешь в виду… бабушку? — Мне все интереснее. Я плохо помню бабушку, но знаю, что она обожала возиться в саду. Сложно представить ее юной девушкой. — А какая она была?
— Сама добродетель, — морщится Сэди. — Такие носят корсет. Даже когда все остальные выкинули их, она продолжала себя шнуровать, делать высокую прическу и украшать церковь цветами каждую неделю. Самая скучная девица во всем Арчбери. И вышла замуж за самого скучного кавалера во всем Арчбери. Родители ликовали.
— А где это, Арчбери?
— Там, где мы жили. Небольшой городок в Хертфордшире.
Какие-то смутные ассоциации. Арчбери. Определенно, я слышала это название…
— Постой-ка! — вспоминаю вдруг я. — Арчбери-хаус. Дом, сгоревший в шестидесятые. Это тот самый дом?
Наверняка. Когда-то папа рассказывал о фамильном гнезде Арчбери-хаус и даже показывал черно-белую фотографию позапрошлого века. В детстве они с дядей Биллом проводили там лето, а после смерти прабабушки с прадедушкой и вовсе переехали туда. Чудесное, должно быть, место было: мрачные коридоры, огромные погреба, величественная парадная лестница. Но после того, как дом сгорел, землю распродали отдельными участками, и теперь там стоят новые постройки.
— В шестидесятых Вирджиния жила там с семьей. Пожар случился как раз из-за нее. Кто же оставляет зажженную свечу? — Сэди ядовито усмехается. — Только мисс Совершенство.
— Однажды мы поехали посмотреть, что там стало. Теперь там новые дома, вполне приличные.
Но Сэди не слушает.
— Я потеряла все свои вещи во время пожара, — вздыхает она. — Все, что хранилось там, пока я была за границей. Все исчезло в огне.
— Это ужасно. — Мне действительно ее жаль.
— Ничего страшного! — Она встряхивает головой, словно прогоняя горькие воспоминания. — Все это ерунда.
Сэди внимательно изучает мою одежду и приказывает вынуть из гардероба все.
Я вытаскиваю из шкафа груду тряпья и кидаю на кровать:
— Вот. Смотри, если хочешь. Но ты ничего не рассказываешь о своем муже. Какой он был?
— В день нашей свадьбы на нем была алая жилетка. А больше я почти ничего не помню.
— Как не помнишь? Только жилетку?
— Ну, еще усы.
— Да как так можно! Выйти замуж без любви!
— А что мне оставалось? — искренне удивляется Сэди. — Я рассорилась с родителями. Отец перестал выдавать мне деньги, викарий звонил через день, а по ночам меня запирали в спальне.
— И за что они так на тебя ополчились? Тебя опять арестовали?
— Какая разница, — отвечает Сэди после заминки и отворачивается к окну. — Но так не могло продолжаться, а замужество казалось выходом из положения. Родители уже приискали мне подходящего молодого человека. Им пришлось изрядно попотеть.
— Кому ты говоришь, — киваю я. — Попробуй найди нормального одинокого парня. Их нет. Просто перевелись.
Во взгляде Сэди изумление.
— Наши все погибли на войне.
— Ах… да, — сглатываю я. — На войне.
На Первой мировой. Как же я сразу не догадалась.
— А те, кто вернулся, сильно изменились. Израненные. Морально сломленные. Полные чувства вины за то, что выжили… — Она необычайно серьезна. — Мой старший брат погиб. Эдвин. А ведь ему едва стукнуло девятнадцать. Родители едва пережили его смерть.
