— Послушай, зачем тебе сдалось это ожерелье? Это чей-то подарок?
Сэди долго молчит.
— Мне подарили его родители на совершеннолетие, — наконец сообщает она. — Я была так счастлива, когда надевала его.
— Это очень мило, но…
— Я никогда не расставалась с ним. Никогда. — В голосе ее звучит волнение. — Для меня это самая важная вещь на свете. И она мне нужна.
Сейчас она так похожа на хрупкий поникший цветок. Я уже готова от всей души посочувствовать и пообещать найти ожерелье, как вдруг она притворно зевает, потягивается и заявляет:
— Какая скука! Вот бы сейчас потанцевать.
Все мое сочувствие как ветром сдуло. Свинья неблагодарная!
— Если тебе так скучно, можем продолжить твои похороны, — ядовито предлагаю я.
— Только попробуй!
— Почему бы и нет?
Тут в комнату врывается жизнерадостная особа в форменном костюме:
— Лара Лингтон?
Час спустя мои так называемые «показания» записаны. Не было в моей жизни опыта ужаснее. Настоящее позорище.
Сначала я забыла название дома престарелых. Потом перепутала время, и вышло, что я преодолела расстояние в полмили за пять минут. Пришлось соврать, что я занимаюсь спортивной ходьбой.
На ее месте я бы точно мне не поверила. Разве я похожа на спортсменку?
Еще я заявила, что перед визитом в паб заскочила к своей подруге Линде. И это при том, что я не знаю ни одной Линды, но не светить же кого-то из настоящих друзей. На вопрос, а как фамилия Линды, я выпалила «Дэвис», прежде чем сообразила, что делаю.
Фамилию я взяла не с потолка, а прочла на бланке показаний, который заполняла констебль. Ее-то и звали Дэвис. Надо признать, констебль даже бровью не повела. Как и не сообщила, будет ли продолжено расследование. Просто вежливо поблагодарила и продиктовала телефон такси.
И вскоре я почти наверняка окажусь за решеткой. Мило. Всю жизнь мечтала.
Я смотрю на Сэди, которая растянулась на столе. Советы, которые она нашептывала мне в ухо, мне совершенно не помогли, как и ее путаный рассказ о том, как парочка полисменов пыталась задержать их с Банти, гонясь за ними «во всю мощь» по полям и лугам, и как это было «забавно».
— Не стоит благодарности, — ворчу я. — Обращайся еще.
— Спасибо, — лениво роняет она.
— Хорошо. — Я беру сумку. — Тогда я пошла.
Сэди стремительно взвивается в воздух:
— Ты же не забудешь про мое ожерелье?
— И хотела бы, да вряд ли получится.
Она преграждает мне дорогу к двери.
— Меня видишь только ты. Никто другой не сумеет мне помочь. Пожалуйста.
— Но как я смогу найти твое ожерелье? — с тоской спрашиваю я. — Ведь я даже не знаю, как оно выглядит.
— Оно из таких прозрачных хрустальных шариков, — мечтательно говорит Сэди. — Длинное, примерно досюда, — она показывает на живот, — и с перламутровой застежкой…
— Ничего такого я не видела. Но если попадется на глаза, дам тебе знать.
Просочившись сквозь Сэди, выхожу из кабинета и достаю телефон. Свет в коридоре чересчур яркий, линолеум слишком грязный, а за конторкой никого. В конце коридора ссорятся два громилы в кожанках, несколько полицейских пытаются их урезонить. Отодвигаюсь от этой компании подальше, набираю номер, которым поделилась констебль Дэвис, предварительно отметив, что пришло больше двадцати голосовых сообщений. Наверняка родители с ума сходят.
— Эй! — раздается совсем рядом голос. Я поднимаю взгляд. — Лара? Неужто ты?
Передо мной белобрысый парень.
— Марк Филлипсон. Не помнишь? Мы вместе в школе учились.
— Марк! Боже! Как твои дела?
Марка я почти не помню, ну разве что в памяти осело то, что он играл на бас-гитаре в школьной рок-группе.
— У меня все отлично! Просто замечательно! — Он вдруг меняется в лице. — Но ты что делаешь в полиции? С тобой все в порядке?
— У меня тоже все замечательно. Я здесь, видишь ли… — я машу рукой, — из-за убийства.
— Убийства? — Он потрясен.
— Ну да, обычное дело. В смысле, необычное, — поспешно исправляюсь я. — Но лучше об этом особо не распространяться. Расскажи о себе.
— Женился на Анне, помнишь ее? — Он поднимает руку, показывая обручальное кольцо. — Работаю здесь художником. Пока не подвернулась работа получше.
— Так ты же полицейский, — не верю я, и он смеется.
— Полицейский и художник одновременно. Люди описывают негодяев, я их рисую, это позволяет мне платить аренду. А ты-то как, Лара? Замужем? У тебя кто-то есть?
Я как идиотка продолжаю улыбаться.
— Встречалась с одним человеком, — вымучиваю я. — Но не сложилось. Впрочем, я не особо переживаю. Наоборот, я в очень хорошей форме.
Я с такой силой сжимаю пластиковый стаканчик, что он трескается. Марк, похоже, немного расстроился.
— Ну, увидимся, — поднимает руку он. — Ты доберешься домой сама?
— Вызову такси, — киваю я. — Спасибо. Приятно было встретиться.
— Не дай ему уйти! — неожиданно пугает меня голос Сэди. — Он поможет!
— Заткнись и оставь меня в покое, — бормочу я, едва двигая уголком рта и одаривая Марка еще более лучезарной улыбкой. — До свидания, Марк! Передавай привет Анне.
— Он может нарисовать ожерелье! Тогда ты будешь знать, что искать. — Она материализуется передо мной. — Попроси его! Немедленно!
— Нет!
— Попроси его! — Она орет так пронзительно, что барабанные перепонки вот-вот лопнут. — Попроси его, попроси его, попроси его…
Господи, она меня точно в могилу загонит.
— Марк! — вскрикиваю я громко, парни в кожанках перестают лаяться и оглядываются. — У меня крошечная просьба, если у тебя, конечно, найдется минутка.
— Конечно.
Мы скрываемся в небольшой комнатке. Располагаемся за столом, и Марк достает карандаш и бумагу.
— Так, так, — поднимает брови он. — Ожерелье. Это что-то новенькое.
— Я однажды видела его на антикварной выставке, — сочиняю на ходу я. — Хотелось бы заказать похожее, но я так плохо рисую… А для тебя это не проблема.
— Ну конечно. Давай, начинай. — Марк отхлебывает чай, занеся карандаш над бумагой, я же кошусь на Сэди.
— Оно из бусинок, — Сэди шевелит пальцами, как будто ощупывая ожерелье, — два ряда почти прозрачных бусинок.
— Два ряда бусинок, — вторю я, — почти прозрачных.
Он кивает и набрасывает круглые бусинки:
