– Теперь достаточно?
Я дышала часто и хрипло, словно меня мучили спазмы. Я хочу его! Он должен это понять. Не знаю, как еще ему объяснить…
– Набрали много. – Он окинул взглядом другие плодовые кусты. – А сколько осталось…
– Нет, – услышала я собственный голос, – с меня хватит!
Я стояла на залитой солнечными лучами земле и чувствовала, что вот-вот взорвусь. И тут он шагнул вперед и прижался губами к моему соску. Я чуть не потеряла сознание. И на сей раз он не подумал отодвинуться. На сей раз все было по-настоящему. Его руки скользили по моему телу, юбка полетела наземь, джинсы упали к ногам. Я задрожала, вцепилась в него, заплакала от облегчения. Малина была забыта, раскатилась по траве, и мы упали прямо на сочные красные ягоды.
Потом мы просто лежали. Лежали и лежали, как мне показалось, несколько часов подряд. Я чувствовала себя опустошенной и безмерно счастливой. В спину впивались камешки, руки и колени были в пыли, по всему телу алели пятна раздавленной малины. И черт с ними! Я не смогла даже заставить себя поднять руку и стряхнуть муравья, который полз по моему животу и, перебирая лапками, приятно щекотал кожу.
Моя голова покоилась на груди Натаниеля. Его сердце билось уверенно и ровно, будто маятник добротных старинных часов. Солнце обжигало KO;KV. Я понятия не имела который час. Мне было плевать на время. Я утратила всякое ощущение часов и минут.
Наконец Натаниель слегка повернул голову, поцеловал мое плечо и улыбнулся.
– Ты сама как малинка.
– Это было… – Я умолкла, не в силах составить более или менее разумное предложение. – Знаешь, обычно я… – Вторую фразу прервал зевок, справиться с которым не было ни малейшей возможности. Я прижала руку ко рту. Поспать бы сейчас денек-другой…
Натаниель провел пальцем по моей спине, нарисовал на ней круг.
– Шесть минут – это не секс, – услышала я, закрывая слипающиеся глаза. – Шесть минут – это яйцо вкрутую сварить.
Когда я проснулась, малинник уже частично оказался в тени. Натаниель выбрался из-под меня, соорудил мне подушку из моей собственной, помятой и заляпанной малиновым соком юбки, натянул джинсы и сходил в дом за пивом. Я села, покрутила головой, прогоняя остатки сна, и посмотрела на него. Опершись спиной на дерево, он пил из горлышка.
– Лентяй, – сказала я. – А Гейгеры думают, что ты горошек подвязываешь.
Он повернулся ко мне и усмехнулся.
– Хорошо спалось?
– Сколько я продрыхла? – Я поднесла руку к волосам, извлекла из них камешек. Какое дурацкое состояние…
– Пару часов. Хочешь? – Он указал на бутылку. – Холодное.
Я встала, отряхнулась, надела юбку и бюстгальтер – кто скажет, что я не соблюдаю приличий? – и переместилась на траву к Натаниелю. Он вручил мне бутылку, и я сделала осторожный глоток. В жизни не пила пива. Холодное, пенистое… Ничего вкуснее мне пробовать не доводилось.
Я прислонилась спиной к стволу дерева. Трава приятно холодила босые ноги.
– Господи, я такая… – Я вяло подняла руку – и снова уронила ее на землю.
– Ты не такая дерганая, как раньше, – заметил Натаниель. – Помнишь, как подскакивала на целый фут, когда я с тобой заговаривал?
– Я не подскакивала!
– Еще как подскакивала. – Он кивнул. – Как кролик.
– Ты же меня барсуком обозвал.
– Ты – редкая порода. Помесь кролика с барсуком. – Он ухмыльнулся и глотнул пива. Некоторое время мы молчали. Я лениво следила за крошечным самолетом, оставлявшим на небе белый след.
– Матушка тоже считает, что ты меняешься. – Натаниель метнул в мою сторону испытующий взгляд. – Она говорит, что те, от кого ты убежала… или от чего… в общем, они тебя больше не пугают.
Он явно ждал ответа, но я промолчала. Мне вспомнилась Айрис и наш с ней вчерашний разговор. Как она позволила мне выплеснуть на нее все раздражение, все страхи. Можно подумать, ей своих забот мало.
– У тебя замечательная мама, – наконец проговорила я.
– А то.
Я поставила бутылку, вытянулась на траве и уставилась в голубое небо. Пахло землей, трава щекотала ухо, где-то поблизости стрекотал кузнечик.
Да, я изменилась. Я сама это чувствовала. Стала… более смирной, что ли.
– А кем бы ты был? – поинтересовалась я, теребя травинку. – Если бы тебе пришлось убегать, менять свою жизнь?
Натаниель ответил не сразу, поглядел сквозь бутылочное стекло на сад.
– Собой, наверное. – Он пожал плечами. – Я вполне доволен тем, кто я есть. Мне нравится жить там, где я живу. Нравится делать то, что я делаю.
Я перекатилась на живот, прищурившись взглянула на него.
– Но наверняка есть что-то, чем бы ты хотел заниматься. Ведь о чем-то ты мечтаешь?
Он с улыбкой покачал головой.
– Я занимаюсь тем, что мне нравится.
Внезапно я вспомнила свою беседу с Триш и резко села.
– А как насчет питомника, который ты хотел организовать?
На лице Натаниеля отразилось замешательство.
– Откуда ты…
– Триш рассказала мне сегодня утром. По ее словам, ты подготовил бизнес-план. А потом забросил эту идею.
Он отвернулся – возможно, для того, чтобы я не увидела его лица.
– Это была всего лишь идея, – глухо сказал он.
– Ты отказался от нее ради мамы? Чтобы сохранить пабы?
– Может быть. – Он дотянулся до нижней ветки дерева и принялся ощипывать с нее листву. – Все меняется.
Но тебе в самом деле нравится эта работа? – Я подалась вперед, словно пытаясь прочитать выражение его лица. – Ты же сам говорил, что ты не бармен, а садовник.
– Что значит «нравится» ? – В голосе Натаниеля вдруг зазвенел металл. – Это семейный бизнес. Кто-то должен им управлять.
– Но почему именно ты? – не отступалась я. – Почему не твой брат?
– Он… другой. У него свои дела.
– А у тебя разве нет?
– У меня обязанности. – Он нахмурился. – Матушка…
– Твоя матушка была бы только рада, займись ты, чем тебе хочется, Я знаю. Ей нужно, чтобы ты был счастлив, а не чтобы жертвовал собой ради нее.
– Я и так счастлив. С чего ты взяла…
– Но ты бы мог быть счастливее.
Наступила пауза. Натаниель смотрел в сторону, его плечи согнулись, будто он старался защититься от моих слов.
– Тебе никогда не хотелось избавиться от обязанностей? – Я широко развела руки. – Просто выйти в мир и посмотреть, как там…
