Я опрометчиво кивнул, и огоньки снова вернулись. Потом меня затошнило, и я долго и со смаком блевал за борт. Судя по симптомам – сотрясение серого вещества, именуемого мозгом. Интересно, если мозг вместилище ума, то почему вещество «серое»?
– Я вопрос задал… – напомнил о себе «пират». – Или тебе ухо отрезать? Чтобы лучше слышал…
Логика в его словах даже не ночевала, зато угроза присутствовала.
– Да. На Никитинской заставе. Вчера.
– Угу… И чья сотня там сейчас в дозоре?
Проверка или допрос? Впрочем, я же не пароли и явки сливаю, а всего лишь имя сотника назвать должен. Вряд ли это главная казацкая тайна.
– Андрея Сороки, говорили… Сам я сотника не видел.
Похоже, ответ «пирата» удовлетворил. Поскольку ни угроз, ни репрессий за ним не последовало. Зато меня начало трясти… Да так, что аж зубы застучали. Не знаю, последствие сотрясения или длительного пребывания в далеко не теплых днепровских водах, плюс обильное поглощение последних… а может, просто со страху, как пришло понимание, куда я вляпался на этот раз… Но колотило меня не по-детски.
– Самого как звать-то?
– Пет-т-тро…
– На, Петро… Глотни… – «пират» протянул флягу. – Согрей душу. Эк тебя прихватило. Того и гляди, копыта отбросишь.
Наверно, следовало поблагодарить, но у меня зуб на зуб не попадал. Легче было язык откусить, чем внятную фразу выдавить. Ухватился за флягу обеими руками и приложился к горлышку. Только забулькало… Ни вкуса, ни запаха я не разобрал. Одно лишь чувствовал, как с каждым глотком по жилам разливается тепло.
– Добрый молодец, – снова рассмеялся кто-то. – Как дите к титьке присосался. И не жалко тебе, Ворон, ракии? При нынешних ценах на невольников такая фляга дороже раба стоит.
Понимая, что у меня сейчас отнимут сосуд здоровья и счастья, я сделал глоток побольше. Не рассчитал и закашлялся…
– О, через край пошло… – констатировал Ворон и… как я ни цеплялся за нее, забрал флягу. Но заговорил при этом не со мной, а со своим товарищем: – Вот объясни мне, Пешта. Как так получается, что у меня глаз один, а видит лучше, чем твои два?
– Да? – хмыкнул тот. – И что же такое важное он разглядел?
– Ты же помогал мне хлопца из реки вытаскивать. Неужели ничего не заметил?
Понимая, что вопрос задан не зря, Пешта помолчал немного, припоминая, но ответил неуверенно:
– Не-а, ничего особенного. Обычный русин. Да еще и тощий… Таких на рынке пучок за грош отдают. Все равно долго не протянет. И то, если попадется добрый хозяин и держать будет в доме или при скотине…
– Истинно сказано, – насмешливо ответил Ворон. – Не тот слеп, у кого глаз нет, а тот, кто видеть не умеет. Скажи, Пешта, как часто попадались тебе русинские парни такого возраста со столь чистой кожей, нежными, как у панночки, руками. А главное – ровными, белыми зубами? И чтоб все до одного…
Пешта явно не отличался скоростью мышления, поэтому его опередил другой голос:
– Думаешь, из шляхты?
– И не ниже княжеского сословия, – уверенно ответил Ворон. – Не знаю, за каким лешим этого паныча на Низ занесло, но что в Русских или Ляшских землях, если не у него самого, то у близкой родни сел больше, чем у цыгана вшей, готов биться о заклад с кем угодно. Эй! Петро! Ты меня еще слышишь? Хоть кивни, что я прав, если говорить не в силах.
«Кивнуть? Отчего нет, если хороший человек просит? Мне не жалко… Хоть дважды. Пусть ему тоже приятно будет. Как мне сейчас. Какой он славный, этот Ворон. Добрый, приятный… И, главное, так вовремя напомнил совет Полупуда. Что говорить, если попаду в плен. Бедный Василий… Как ни уходил от смерти, а все ж она настигла. В самом неожиданном месте. И я снова остался один-одинешенек во всем этом жестоком и чужом мне мире…»
Я тяжело вздохнул, повалился на бок и попытался свернуться калачиком.
– Да погоди ты спать! – такой поворот Ворону не понравился.
Пират бесцеремонно ухватил меня за плечи, встряхнул и попытался усадить обратно. Но как только убрал руки, я снова осунулся.
– Ну уж нет! – разозлился тот и опять встряхнул меня. – Сейчас поспишь. Ответь только еще на один вопрос.
Этот прием я знал. Из телевизора. Заключенному не дают спать, и он, чтобы прекратить пытку и хоть немножко вздремнуть, начинает говорить. Мне таить было нечего, в правду все равно никто не поверит, так что сделал усилие и открыл глаза.
– Вот и хорошо. Скажи, Петро, зачем ты на Сечь ехал?
«Интересный вопрос. А и в самом деле зачем? О! Василий говорил, что из меня кошевой атаман получится. Или хотя бы генеральный писарь».
Кажется, незаметно для самого себя, я произнес это вслух, потому что байдак буквально потонул в дружном хохоте.
– Заткнитесь, олухи… С чего тешитесь? Сведущий в грамоте человек везде нужен. А уж на Низу, где лишь один на сотню собственные пальцы посчитать способен, такому грамотею прямая дорога в старшину. Так что не ошибся я… И вот еще что скажу. Чтоб мне ни чарки ракии не выпить, если этого парубка мы не продадим туркам меньше чем за сто цехинов! Вот такой мой сказ. Так что налегайте на весла, хлопцы. Только что доля каждого из вас на пару золотых монет стала больше.
* * *
Скрип такой, словно я внутри огромной, сто лет не смазанной телеги. Аж зубы сводит. Глаза открываться не желают, во рту словно кубики «Буль-буль» жевал. Но переполненный пузырь любого поднимет, лучше сигнального горна или трубного гласа.
А в общежитии студент Петров
То захрапит, то забормочет.
Ему приснилось, что он моряк, и он поплыл.
Спокойной ночи, спокойной ночи…
Такой вот казус… Не хочешь вспомнить счастливое детство, зад от кровати оторвешь.
Справа у меня тумбочка. Надо положить на нее руку и, уже обретя точку опоры…
Не понял? А куда она подевалась? Просил же родителей мои вещи не трогать и мебель не переставлять. Стоп! Какие родители? Они что, ночью приехали из деревни и первым делом кинулись порядок наводить? Бред… Почему я ничего не слышал? Вроде вчера на спиртное особенно не налегал. Да и в баре не засиживался. Снял по-быстрому эту… как ее… Дашу? Катю? Нет, вроде Лена?..
Твою дивизию! Наличие голой девицы в кровати ненаглядного и «сама скромность» сыночка могла маму и до инфаркта довести.
Я торопливо пощупал кровать левее, но и под этой рукой почему-то оказались какие-то доски. Холодные и неприятно осклизлые на ощупь.
Да что же здесь происходит, в конце концов?!
Подчиняясь настойчивому требованию организма, веки все с тем же противным скрипом раздвинулись, и я увидел над собой мрачное, затянутое облаками небо. И полощущийся на ветру парус.
– О, кажись, паныч наш проснулся… – раздался рядом, но вне поля зрения, неприятный, каркающий голос. – А еще говорят, будто шляхтичу для крепкого сна надо не меньше трех перин стелить. Слышь, Ворон! Может, ошибся ты? И никакой он не княжич?
