* * *
Отдохнувшие лошади шли ходко, а мы им не мешали. Не тот случай, когда «тише едешь – дальше будешь».
Пережитое все еще бурлило в крови, то бросая в испарину, то проводя ледяной лапой по хребту.
Нет, ну а что? Хорошо, что башибузуки действуют не рассуждая. А ведь могли зайти с другой стороны. И сейчас на берегу безымянного озерца остывали бы не конские туши, а наши тела. Или бочонок с порохом рвануть раньше расчетного времени… И вся моя одиссея на этом бы и закончилась. Ни славы, ни почестей, ни следа в истории… Как-то напрягает такой итог. Неужто мое предназначение – стать пищей стервятников… Да ну, ерунда. Стали б меня ради этого на пятьсот лет обратно возвращать. Или здесь такой напряг с кормами?
Тишина действовала на нервы, и чтоб отвлечься от провокационных и минорных размышлений, я принялся расспрашивать Василия о Запорожье. Он отвечал охотно. Чувствовалось, что казаку приятно поговорить о Сечи. Впрочем, кто из нас не любит вспомнить о доме, родных и близких? Особенно когда те далеко.
При этом слово «Сечь» суровый, битый, рубаный и стреляный казак, видевший сотни смертей не только и врагов, но и товарищей, произносил с той тихой нежностью, как говорят о матери.
В общем-то, ничего нового, помимо того, что мне доводилось читать, Василий поведать не мог, но его рассказ был живым, полным любовью к родному краю, гордостью за товарищей. Если рассказывал о крепости, то не высоте и толщине стен, а о том, как затаскивали на угловые башни тяжеленные кулеврины. И как не выдержали доски под весом толкающих пушки снизу. И шестеро братчиков, стоя на стене, удерживали кулеврину на весу несколько минут, пока подводили новый помост. Трое сомлели, а веревки не отпустили. Отливать водой пришлось. А Товкун от перенапряжения оглох на одно ухо. Что-то внутри лопнуло.
Потом перескочил на то, как Зубань выиграл спор, кто дольше под водой высидит. Больше двух суток отмокал в реке выкрест, а сапоги юфтевые от кошевого в награду заработал. Еще и с подковками серебряными.
Заговорив о реке – вспомнил рыбный промысел. И так широко стал разводить руками, что я не выдержал.
– О, побасенку вспомнил. О рыбаках. Хочешь послушать?
Василий, говорящий о том, какая прорва рыбы в воде, мол, если в косяк копье сунуть – оно так и плывет, не падая, почувствовал подвох и замолк на полуслове.
– Рассказывай. А то у меня уже в горле пересохло. Отдохну немного.
– Ну, история короткая. Одному рыбаку, который рассказывая о улове, любил разводить руками, друзья руки-то и связали. После спрашивают: «Ну и какую ж рыбину ты вчера выудил?» А тот сложил кольцом большой палец с указательным и говорит: «Не поверите! Вот с такими глазами! Как у фи лина!»
Запорожец хохотнул, открыл рот… и неожиданно подал знак молчать.
– Тсс… Не шуми. Шутки шутками, а кони в самом деле встревожились. Чуют что-то. И это им не нравится.
– Может, волки?
– Нет… – Василий уже был в седле и оглядывал степь, приложив ладонь ко лбу. – Рановато им еще… Щенкам месяца три-четыре, не больше. Волчицы с ними наособицу возятся. Вот, как к концу лета в стаю приведут, вот тогда да… А сейчас если и рыщут серые, то десятком, не более. Мы им не по зубам… Не сунутся.
– Можно подумать, волки станут рассуждать так же разумно, как ты… – хмыкнул я недоверчиво. – Это ж тварь дикая, безмозглая. Поди, угадай, что им втемяшится?
Василий придержал коня, подождал, пока я поравняюсь, и отвесил смачного подзатыльника. Вернее, попытался. Я ожидал чего-то подобного и был наготове. А боксер, не освоивший уход нырком – дерево и калека. Я хоть и недолго в зал ходил, но азы усвоить успел.
– Что уклонился, хвалю, – не стал повторять воспитательный процесс Василий. Хотя взглянул так, что стало ясно: если захочет, никакие нырки не помогут. – А в остальном – ерунду несешь. Умнее волка разве только кони. Но если они видят в нас хозяев, друзей и защитников, то волки – самого опасного врага. С которым лишний раз лучше не связываться. И пока голод не заставит, никогда стая не нападет на того, кто сильнее. Так что до зимы волков опасаться не стоит. Они летом даже к раненому человеку не подойдут, пока не убедятся, что обессилел. А главное, никогда не слышал, чтобы хищник с подветренной стороны к добыче подкрадывался.
– А кони это знают?
– Я разве не сказал, что они умные? – кажется, Василий всерьез задумался о втором подзатыльнике и уже примерялся, как проделать это половчее.
Но опять отвлекся… Замер, напоминая насторожившегося беркута. Даже глаза закрыл, обращаясь в слух.
А мой конь впервые ткнулся мордой мне в плечо. Словно подталкивал. Торопил… И видя, что я не понимаю, недовольно фыркнул. Шагай, мол. Действительно, кто из нас умнее?
– Садись в седло, Петр. Не нравится мне это… Может, и нет там ничего, может – на холодную воду дую. Но об заклад на шаровары биться не стану. А раз так, не стоит лишь на везение уповать. Если там наша беда – раньше или позже она объявится. Ну а казацкое дело – подготовиться к встрече, насколько возможно.
За последнее время доводилось видеть мне Полупуда в разных ситуациях. Но таким тоном и с таким выражением лица он говорил лишь однажды – когда мы собирались напасть на лагерь ордынцев. Идя в бой против дюжины, с одной саблей на двоих. А значит, то неведомое, затаившееся в степной дали, по мнению Василия, было не менее опасным.
* * *
– Видишь, вон там полоса темнеется на горизонте… Вроде грозовая туча выползает? – закончив осмотр окрестностей, Василий ткнул кнутовищем вперед и левее. – Туда и двинем.
– Вижу… Лес?
– Не, лес был бы повыше и не такой темный. Буерак…
– Что? – я вполне объяснимо удивился. Энциклопедия ошибается, или название с веками другое значение приобрело? – Буерак – это же овраг. Как он может над степью возвышаться?
– Он и не возвышается… – Конь Полупуда пошел ходкой рысью, и мне пришлось послать и своего. Чтобы не отстать и объяснение услышать.
Кони сменили аллюр охотно. Видимо, сами были не прочь убраться поскорее и подальше.
– То, что мы видим – кустарник по краю и верхушки деревьев, выгнавших наверх. От того пятно кажется ровным и более черным, что растительность гуще, чем если бы мы видели сам кустарник или одни верхушки.
Логично. Поверю на слово. Вот только навар нам с этого какой – я все равно не просек. О чем и не замедлил спросить.
– Огонь… – думая о чем-то своем, Василий отвечал так лаконично, словно в Спарте воспитывался.
– Где огонь? – я даже в стременах приподнялся, пытаясь разглядеть впереди струйку дыма. Пламя, если только это не пожар, днем не увидишь. Тем более на таком расстоянии.
– Дрова… там… Сможем… развести… огонь…
Интонации Василий не менял, но слова произносил так, словно я был омоновцем. Впрочем, откуда ему про них знать? Говорил как с недоумком. Или дитем малым… Блин, ну что мне трудно было подождать. Полчаса-час и сам бы все увидел. Или сообразил.
