Поводья были отпущены раньше – мешали стрелять, а теперь за ними последовал и лук. Осознавая, что моя жизнь сейчас зависит только от скорости коня и крепости рук, я прильнул к лошадиной шее, вцепившись в гриву так крепко, как только мог и заорал что блаженный:
– Выноси, родной! Давай! Пошел! Пошел!.. – или как-то так.
Вряд ли татарский конь понимал разговорную русскую речь, но от того, что я вопил ему прямо в ухо, ходу все же прибавил. Хотя, казалось бы, куда больше. Я даже не представлял себе, что лошади могут мчаться с такой скоростью. Земля под копытами мелькала с головокружительной скоростью.
Тур, поняв, что этот враг от него уйдет, еще раз громогласно и разочарованно заревел, взрыл копытом землю и развернулся к предыдущей цели…
Мгновенно оценив ситуацию, Полупуд, словно был готов к моим действиям заранее, не теряя ни секунды, остановил коня и, используя неподвижность зверя, неторопливо прицелился.
На этот раз попал, как надо. Острая, будто шило, предназначенная для пробивания стальных панцирей бронебойная стрела вошла точно в правый глаз зверя… А когда тур, обожженный болью, чуть дернул мордой, вторая стрела словно выросла рядом с первой. Только в левой глазнице…
Степной исполин издал жалобное мычание, зашатался на подгибающихся ногах, захрипел и рухнул. Так, что земля загудела. Потом завалился на бок и забился в предсмертных конвульсиях, сминая травы и вздымая клубы пыли.
Конечно же, об этом я узнал позже, а пока все мои усилия были сосредоточены на том, чтоб удержаться на спине бешено галопирующего коня. А когда я все же сумел взять бразды в свои руки и кое-как справился с этой задачей, то понял, что злоключения мои на этом не закончились.
Смертельно испуганная лошадь, что называется, закусила удила и понесла. Не разбирая дороги. Лишь бы побыстрее и подальше. И, как часто бывает в жизни, убегая от одной опасности, конь сломя голову мчался навстречу другой… Стене из тяжело груженных телег. Налетев на которые, скорее всего, расшибся бы насмерть. И меня приложил бы не хуже. Может, и без летального исхода, но как минимум с множественными ушибами и переломами.
Опытный наездник, наверно, сумел бы совладать с конем, обуздать, успокоить… Направить в сторону. Но как именно все это проделать – я не имел ни малейшего понятия. Все попытки как-то управлять движением, используя поводья и колени, не производили на лошадь нужного впечатления. Наоборот, похоже, эти сдавливания она воспринимала как посыл и пыталась бежать еще быстрее. А до обоза уже оставалось всего несколько десятков метров.
И тут я вспомнил, как отец рассказывал, что лошади близоруки и поэтому очень пугливы. Шоры им для того и надевают, чтоб они не шарахались от каждого непонятного предмета. Поэтому, если ничто не помогает успокоить напуганную лошадь, лучший способ – «ослепить» ее, накинув на голову плотную ткань.
Ни плотной, ни какой любой другой ткани у меня под руками, разумеется, не было. Так что пришлось использовать единственный доступный способ. Я снова бросил поводья, подался вперед и, как при игре в жмурки, закрыл коню глаза ладонями.
Отец сыну плохого не посоветует…
На неожиданно свалившуюся тьму конь отреагировал соответственно – замер как вкопанный. Ну, а я, согласно не только законам Мерфи, но и обычным – физическим, понесся во весь опор дальше. Кувырком через голову. В том числе свою собственную.
Глава пятая
Поговорка о том что утро добрым не бывает, из-за банальности и затасканности, актуальности не утратила. Господи, это сколько надо было выпить?.. Нет – не так… Как же надо было надраться, чтобы в мозгах несмолкаемо шумела целая Виктория Ниагаровна, а голова буквально раскалывалась на отдельные части. То есть она пока еще сохраняет видимость единства, но если я вздумаю оторвать затылок от подушки – задняя часть черепа откажется исполнять решение центра и останется почивать на наволочке.
Хорошо хоть репетиции сегодня нет. Потому что на пары забить не проблема, а вот нарисоваться в таком виде в районе деканата – стопроцентный приговор без права на обжалование.
Вообще-то в моей альма-матер за всю ее историю еще не наблюдалось случая отчисления студента с четвертого курса, но зачем рисковать здоровьем, создавая прецедент? Нет уж… Нормальные герои на рожон не лезут, а обходят универ стороной.
Кажется, в числе прочих тостов мы пили за то, чтобы наши желания совпадали с нашими же возможностями. А единственное желание, ради которого я сейчас готов на подвиг – запотевшая банка пива, томящаяся в холодильнике. И сдерживает меня от решительного насилия над организмом единственная крамольная мысль, от которой начинает учащенно биться сердце, а тело покрывается липким потом: «Что, если я вчера вылакал все и ничего не оставил на похмелье?!»
– Вот уж воистину, заставь дурака Богу поклоны бить, так он об пол лоб расшибет…
Ворчливый голос запорожского казака Василия Полупуда я безошибочно мог различить даже с закрытыми глазами и шмелиным роем в голове.
Значит, с мечтами о похмелье после студенческой вечеринки придется попрощаться. Жаль… А ведь все мои предыдущие приключения с попаданием в прошлое могли оказаться всего лишь белой горячкой. Делириум тременс, так сказать. Увы мне, увы – не получилось соскочить…
Сделав титаническое усилие, я разлепил тяжеленные, будто сделанные из жерновов, веки и вздохнул. В этот раз не только мысленно.
Василий сидел рядом, по-турецки скрестив ноги, и дымил трубкой. Почти равнодушно. В сравнении с прошлым разом, когда он единолично пытался заменить мне родную мать и Карлсона.
– Очнулся? Вот и славно… А скажи мне, Петро: это в бурсе такую хитрую штуку придумали или аж в семинарии?.. Какую? А такую, что ежели при каждом подходящем случае биться головой о что-нибудь твердое, то в ней непременно ума прибавится? Или ты сам такой сообразительный? Чего молчишь? Говорить-то хоть не разучился? А то с тебя станется…
Шутит. Остряк-самоучка… Значит, со мною все в порядке. Запорожец, конечно, едкий на язык, как щелок, но будь у меня серьезная травма – он так беспардонно не подтрунивал бы. Дело за малым – вспомнить, что со мной случилось на этот раз. Вот только шмелиный рой никак не унимается, и ни одной здравой мысли пробиться сквозь их гул пока не удается. Спасибо Полупуду, подсказал…
– Ну, вот скажи: какого рожна ты за мной поперся? – продолжал ворчать запорожец. – Думал, тур увидит, как ты в седле держишься, и со смеху помрет?
– Тур… – я вспомнил огромного степного исполина, едва не наколовшего меня на рога, и сделал попытку приподняться, несмотря на то что тело возмущенно застонало каждой зашибленной мякотью и каждой косточкой. Стона, правда, сдержать не удалось. – Ох-х… Ё… Как болит всё. Он что, догнал меня?
– Не, не успел… – казак мотнул головою, указывая мне за спину. – Там лежит… Удалась твоя затея… Везучий ты, как… – Василий не нашел подходящего сравнения и неопределенно взмахнул рукой с трубкой. – Бык так удивился, что встал словно вкопанный. Грех было промахнуться.
