— Неужели даже не думали?
— Элинор хочет, чтобы мы переехали в ее дом, а я сказала «нет». Вот и весь разговор.
— Правда? — Дэнни таращится на меня. — Разве тебе не хочется остаться в Биллидж?
— Конечно, хочется! Но туда я не перееду ни за что на свете.
— И что ты собираешься делать?
— Не знаю! У меня и других забот по горло. Кстати…
— Предсвадебный стресс, — со знанием дела замечает Дэнни. — Лучший выход — двойной мартини.
Он распахивает бар для коктейлей, и оттуда на пол вываливается стопка свадебных списков.
— Эге! — с укором восклицает Дэнни, подхватывая их. — И ты регистрировалась без меня? Поверить не могу! Всю жизнь мечтал составить такой список! Ты заказала такую штуковину, чтобы готовить капуччино?
— Э-э… да. Кажется…
— Большая ошибка. До настоящего капуччино им далеко. Послушай, если понадобится помощь с доставкой подарков — так я тут, наверху…
— Да, конечно. — Я бросаю на него косой взгляд. — Об этом трудно забыть. После Рождества.
Рождество — все еще горькое воспоминание для меня. Я решила быть умницей и заказала гору подарков через Интернет. Но они так и не прибыли, так что сочельник я провела, бегая по магазинам в поисках замены. А рождественским утром мы отправились наверх пропустить с Дэнни и Рэндалом по рюмочке — а там сидит Дэнни в шелковом халате, который был заказан для Элинор, и уплетает шоколад, предназначенный Саманте с работы.
— Эй, а что мне было думать? — защищается Дэнни. — Рождество, все приволокли в подарочной обертке… как будто — да, малыш Дэниэл, Санта Клаус существует. — Он тянется за бутылкой мартини и наливает немного в шейкер. — Крепкий? Экстракрепкий?
— Дэнни, мне действительно нужно позвонить. Я вернусь через минуту.
Хватаю телефонную трубку, ухожу в спальню, закрываю дверь и пытаюсь снова собраться с мыслями.
Правильно. Я могу это сделать. Спокойно и собранно. Набираю свой домашний номер и с легким ужасом жду, прислушиваясь к гудкам.
— Алло? — раздается скрежещущий голос.
— Алло? — озадаченно отзываюсь я. Даже с учетом расстояния голос не мамин.
— Бекки! Это Дженис! Как ты, золотко? Фантастика. Я что, по ошибке набрала соседский номер?
— Я… прекрасно.
— Как хорошо! Раз ты позвонила — что ты предпочитаешь, «Эвиан» или «Виттел»?
— «Виттел», — машинально отвечаю я. — Дженис…
— Чудесно. А газировка? Сейчас столько людей пьет только воду — все ведь за рулем, сама знаешь. Что ты думаешь о «Перье»?
— Я… я не знаю. Дженис… — Глубокий вдох. — Мама рядом?
— Дорогуля, разве ты не знаешь? Твои родители уехали! Они в Озерном крае.
Я чувствую себя совершенно раздавленной. Как я могла забыть об их поездке в Озерный край?
— Я только заскочила полить цветы. Если что-то срочное — они оставили номер, я могу дать…
— Нет, это… Все в порядке.
Подавленность отступает. На смену ей приходит скрытое облегчение. Я получаю отсрочку. Не виновата же я в том, что они уехали, правильно?
— Ты уверена? — спрашивает Дженис. — Если это важно, я дам номер, без проблем…
— Нет, правда, все в порядке! Ничего важного, — слышу я свой голос. — Рада была с вами поговорить… Пока! — Я отключаюсь; меня бьет легкая дрожь.
Ну пусть на несколько дней позже. Все равно никакой разницы не будет.
Я возвращаюсь в гостиную и обнаруживаю, что Дэнни раскинулся на диване и скачет по телеканалам.
— Все в норме? — спрашивает он, поднимая голову.
— Абсолютно, — говорю я. — Давай-ка выпьем.
— Там, в шейкере. — Дэнни кивает головой в сторону бара, и в этот миг открывается дверь.
— Привет! — кричу я. — Люк, это ты? Ты как раз вовремя…
Люк появляется на пороге, я резко смолкаю и в смятении смотрю на него. Лицо бледное и опустошенное, глаза еще темнее, чем обычно. Никогда не видела его таким.
Мы с Дэнни переглядываемся, и я чувствую, как сердце ухает вниз.
— Люк. — Я судорожно сглатываю. — У тебя все хорошо?
— Я целый час пытался дозвониться. На работе тебя не было, здесь занято…
— Наверное, я как раз шла домой. А потом мне надо было позвонить. — Я в волнении подхожу к нему. — Что произошло, Люк? На работе что-нибудь?
— Это Майкл, — говорит Люк. — Я только что узнал. Он в больнице.
9
Палата Майкла — на четвертом этаже больницы в Вашингтоне. Мы молча шагаем по больничному коридору, глядя прямо перед собой. Выспаться нам прошлой ночью не довелось — я не уверена, что Люк вообще смог заснуть. Говорит он немного, но я знаю, что его гложет чувство вины.
— Он мог умереть, — прошептал Люк ночью, когда мы лежали в темноте с открытыми глазами.
— Но он не умер, — прошептала я и взяла его за руку.
— Но мог.
Это правда. Мог. Каждый раз, когда я думаю об этом, желудок будто скручивает. Никто из близких мне людей никогда еще серьезно не болел. То есть у двоюродной тети Мюриэль были какие-то проблемы с почками, но я и видела ее всего пару раз, И мои бабушки с дедушками по сию пору живы, кроме старшего Блумвуда, который умер, когда мне было два года, так что я даже не знала его.
Мне даже не доводилось раньше бывать в больницах, если не считать травмопункта. Мимо мелькают жуткие таблички — «Онкологическое отделение», «Урологическое отделение», — и я вдруг осознаю, насколько защищенной была моя жизнь.
Мы доходим до палаты номер 465, и Люк останавливается.
— Это здесь. Готова?
Он тихонько стучит и через мгновение открывает дверь,
Майкл лежит на большой металлической кровати; комната заставлена букетами, на одном только столике их штук шесть. Майкл лежит под капельницей, еще какая-то трубка тянется от его груди к аппарату с мигающими лампочками. Лицо у него бледное, осунувшееся, он такой… беззащитный.
Мне это не нравится. Я всегда видела Майкла хорошо одетым, с бокалом в руке. Большой, надежный, несокрушимый. А не лежащий на койке в больничной пижаме.
Люк не сводит глаз с Майкла, лицо у него бледнее некуда. Кажется, он вот-вот заплачет.
Господи. Кажется, и я сейчас раскисну.
Тут Майкл открывает глаза, и мне сразу становится легче. По крайней мере глаза у него прежние. Все такие же теплые. С той же смешинкой.
— Не стоило вам срываться в такую даль, — говорит он.
Голос невыразительный и прерывистый.
— Майкл. — Люк шагает к нему. — Как себя чувствуешь?
