Почта затряслась, за окошком стемнело, пахнуло парафиновым духом. Таня выглянула на улицу. Рядом с дверью дрожали огромные гусеницы и нечто похожее на танк рычало и плевалось копотью из двух огромных труб. Наверху, на броне этого монстра, стоял человек в белой рубашке, галстуке и джинсах. Ему было около тридцати, он весело что-то кричал почтовой работнице, размахивая ящиком с бутылками водки. Вика распахнула рот и наблюдала за происходящим. Тетка с почты крикнула прямо в ухо Тане:
– Это Витька! Он в Шлексу едет, там свадьба. Хотите, поезжайте с ним-то, а?
Витька, который из самой Шлексы приезжал не только за водкой, сбегал в медпункт и принес сумку с бинтами и ватой, бутылки с перекисью и пластырь.
Внутри тягача было тесно, сильно пахло солярой, разговаривать было просто невозможно. Кругом стояли ящики с водкой и пивом. В небольшой коробке Таня заметила упаковки с лекарствами. Большую часть составлял активированный уголь. Водитель тягача перехватил ее взгляд и крикнул:
– Водка паленая, чистим – потом пьем!
Таня кивнула, что, мол, понятно.
– А перевязку зачем? – спросила Таня. – Случилось что?
– Так это… свадьба же, – ответил Витька, – на всякий случай.
– А кто женится? – Таня перебирала в уме односельчан бабы Тани.
– Он из новых, – сказал водитель, – вальщик. Год назад откинулся (у нас был на поселении), а к нему невеста приехала – решили у нас обосноваться. Дом им выделили… гуляем!
Вика в разговор не вмешивалась – в ушах ее грохотал тяжелый рок, не уступавший децибелами тракторному дизелю. С тех пор как они сошли с поезда, младшая находилась все время рядом, подчиняясь инстинкту самосохранения. Она тут уже бывала, знала местные нравы. А правила просты: или ешь сам, или тебя съедят. Крути головой на триста шестьдесят градусов, не носи капюшон и наушники, а то запросто получишь по башке и не заметишь, откуда прилетит.
* * *
– От они, мои хорошие! – Бабушка, или, точнее, прабабушка, Таня встретила правнучек в огороде. – Как же вы добрались-то? Дороги-то нету! Я уж и не чаяла, от матери телеграмма пришла-то, жди, баба Таня… едут. А как едуть? Ванька в стельку… А тут Витька самый раз за водкой поехал… а так бы и не знаю… – Она обнимала и целовала и одну правнучку, и вторую, которая за три года вытянулась на голову. – Ну, пойдемте в избу-то, молочком парным угощу.
– Ба, у тебя опять корова? – Вика выдернула один наушник. – А мама сказала, Зорька умерла, или что с ней?..
– Силов моих больше нету корову держать, продала… – сказала бабушка. – Я молоко беру у соседки, трехлитрову банку на неделю. С вами две возьму. Молоко у нее жирнющее, полбанки сливок, чиста сметана-то. Вы сейчас по чашечке выпейте, а больше ни-ни… не то обосретесь… У вас в городе-то разве ж молоко? Тань, ты-то поживешь?
– Бабушка, у меня ж практика идет, я на пять дней отпросилась, Вику отвезти, и должна вернуться.
– Ну и ладно, все одно дороги нету. Грейдер ждем, щебенку. Мужуки-то говорят: не яма – чистый ров, как против танков. Вы ехали – видели?
Вика ушла в избу и молча разбирала сумки. Потом выглянула во двор, где бабушка с сестрой все не могли наговориться.
– Ба, а сельпо работает?
– Да какой там! Ежли б оно работало, разим ж бы Витька помчался в Комсомольский за энтой отравой? Смели все подчистую.
– Мы ничего не видели, – сказала Таня, – мы же внутри сидели.
– Да не, ба, мне ж не водка… А чипсы там есть? «Роллтон»?
– Это чего? – Бабушка Таня удивилась. – Конхветы, что ли? Унука… я тебе петуха на палочке в сундуке храню. Хочешь?
– Да не, ба… Чипсы – это такая картошка жареная… тоненькая.
– У меня отварная есть, в мундире, чичас почищу… Картошечки хочешь?
Вика, отчаявшись, махнула рукой.
– Ба, а че ты мне про лешего рассказывала… сказка?
– Кака ж сказка, – серьезно ответила прабабушка, – вот, обратно ребяты-охотники сказывают – Бела баба вернулась. Давно не было. Ты в лес-то не ходи одна… Да чегой-то я вам… есть-то хотитё?
Таня почувствовала, что обед, которым они с сестренкой вроде бы вполне наелись еще в Вельске, куда-то испарился. Кивнула.
– Ба, а сколько времени?
– Так десятый ужо… Вы на солнце не смотрите… ночи у нас короткие. Забыла, что ли? А ужинать сейчас пойдем, вон, на третий двор. Меня уж приглашали… да и вас теперь ждут. Бросайте вещички и айда.
Пить Тане совсем не хотелось. А отказываться нельзя.
– Ба, а сундук на чердаке? – спросила Вика.
– А где ж ему быть? – Бабушка поглядела на правнучку, на ее шорты, больше похожие на стринги, и покачала головой. – Сарафан надень. Так не пойдешь.
– Может, у тебя и кокошник есть? – не удержалась от колкости сестренка.
Таня поглядела на себя в отражение в оконце. Туника, джинсы, кроссовки, волосы убраны в хвост. Не празднично, но для деревенской свадьбы сойдет. Сейчас бы душ принять… Да где ж его тут найти?
– Не кокошник, девка, а красота, – поправила бабушка Таня. – Вот сама смастеришь да жемчугом речным разошьешь, тогда и наденешь… По ней рукодельницу определить можно. – И будто мысли читала: – Вы сейчас на свадьбу-то сходите, перехватите малой чего не то… червячка заморите, да глядите, бражки-то не пейте. Дурная больно. Себя не вспомните. А часика через два приходите, я баньку вытоплю. Да помоетесь с дороги.
Татьяна поймала себя на мысли, что говорок бабы Тани она не сразу начала понимать и лишь спустя несколько минут ее певучего речитатива среди сплошных «от» и «то» появились осмысленные фразы. Своя московская речь стала восприниматься каким-то рубленым агрессивным «аканьем-каканьем».
Сама бабушка Таня с ними не пошла, довела до шумного застолья, молодухам каким-то, которых Таня силилась вспомнить спустя три года, кого как зовут, передала, чего-то сказала…
На лавках за столом разом образовалось два места, девушек усадили, поставили миски, в которые накидали и грибков соленых, груздей, и кусок какой-то дичи, и парящей рассыпчатой молочно-белой картошки, которую тут же и маслицем покропили, и зеленью посыпали. Играла гармонь, где-то слева заливисто выговаривали матерные частушки, изредка вылетало: «Горько!» – и уже в сгущающихся сумерках Таня видела только влажные глаза. Кругом стоял гомон людской, потом запели протяжно, и сперва голоса звучали нестройно, но постепенно сошлись в одной тональности. И уже когда из-за сосен выкатилась молочная луна, Таня вспомнила, что пора возвращаться. Она локтем толкнула сестру.
– Пошли! Бабушка ждет.
– Погоди-ко. – К Тане наклонилась молодая женщина. – Сеструха-то твоя говорит, ты доктор на скорой. Так, что ли-то?
– Фельдшер. Я еще учусь…
– Завтра приходи, батя мой приболел. Может, посмотришь? Мается – сил нету. Разве что по стенкам не бегает. То болит, а то затихнет…
