– Мне без разницы, в чем подают съестное, – засмеялась Лена, – лишь бы вкусно было. Дашенька, знакомьтесь, наш повар Вадим.
Софья покосилась на невестку и поморщилась.
– Очень приятно, – раскланялся главный по кухне, – раз вы новенькая, вам первая порция.
– Каша! – возвестил Гектор. – Каша!
Вадим задрал голову:
– Дуй на пищеблок! Твое блюдце остывает.
– Мерси, мон амур, – ответил Гектор и тенью ускользнул из столовой.
– Супчик, – потер руки Николай Ефимович. – Он с вареньем?
– Деда, там кашка, – поправила старичка Настя.
Я вздрогнула. Девочка издает странные звуки, более напоминающие запись разговора какого-нибудь механизма, чем речь ребенка. Вы когда-нибудь настраивали автоответчик, следуя указаниям, которые бесстрастно раздает вроде бы приятный женский голос: «После… персонального… приветствия… нажмите… звездочку… чтобы прослушать… персональное… приветствие… нажмите… решетку… чтобы запомнить… персональное… приветствие… персональное приветствие… записано»?
Ну вот, теперь вы имеете представление о том, как изъясняется Настенька.
Поповкин схватил разливную ложку, наполнил небольшую пиалу, которая стояла около его чашки с кофе, и радостно объявил:
– Омлет! Обожаю рис!
Настя засмеялась, вернее, просто раскрыла рот, но не издала никакого звука. А я машинально отметила, что дедок сохранил остатки разума. Он не отправил геркулес на скатерть, не плюхнул кашу себе на колени, а весьма аккуратно положил ее в фарфоровую плошечку.
– Отличный геркулес, – похвалила Софья, – не крутой и не жидкий.
– Я старался, – улыбнулся Вадим.
– У тебя получилось, – кивнул Эдуард.
– Молодец, – подхватила Лена.
– Думаю, Вадик не нуждается в особых похвалах, – фыркнула Софья.
Мне стало понятно: свекровь недолюбливает невестку.
– Никогда не ела ничего вкуснее, – пискнула Лера и толкнула Настю.
– Спасибо, – сказала девочка, – это моя любимая каша.
– Все супер, – прошептала Светлана.
Я начала сосредоточенно орудовать ложкой. Овсянка как овсянка, сварена на молоке, и, на мой взгляд, в нее пересыпали сахара. Отчего присутствующие спешат выразить восторг?
– Это же творог! – обрадовался Николай Ефимович. – Сочный, мягкий! Милая, непременно попробуйте. Простите, как вас зовут?
– Даша, – ответила я, – и у вас в пиале каша.
– Лучше сдобрить это кетчупом, – деловито продолжил Поповкин и схватил молочник, доверху наполненный сгущенкой.
Вадим быстро отнял у него кувшинчик.
– Николай Ефимович, примите лекарство.
– Ох, верно! – засуетился старичок, пошарил по карманам, выудил круглую пуговицу размером с пятирублевую монету и попытался положить ее в рот.
Лена встала, открыла ящик буфета, добыла оттуда пузырек с сине-оранжевой этикеткой, вытряхнула на ладонь капсулу и подала Поповкину.
– Спасибо, душенька, – обрадовался дедуля и живо проглотил таблетку.
– Даша только недавно приехала, – проворковала Лена. – Она ничего не знает о доброй Кларе.
– Сейчас расскажу! – обрадовалась Софья. – Видите портрет?
Я посмотрела туда, куда указывала хозяйка. На стене в вычурной дорогой раме висела картина, написанная маслом. Я не большой знаток живописи, хотя полотна Ван Гога от произведений Репина отличить сумею. Хорошо знаю лишь ту живопись, которая представлена в экспозициях крупнейших музеев. Я не искусствовед, но все равно поняла, что портрет написан не вчера, его покрывает паутина неровных трещинок, так называемых кракелюр, а краски слегка потускнели. Центром композиции являлась женщина, одетая в чепчик и темно-синее платье, на ее лице играла улыбка, а руки были протянуты к нищенке, которая держала младенца. Чуть поодаль опирался на посох старик, к ногам которого прижимались две покрытые ранами собаки.
Софья встала, приблизилась к полотну, откашлялась и голосом профессионального экскурсовода завела:
– Клара Мурмуль была дочерью богатого торговца. С ранних лет девочка воспитывалась в роскоши, ела на золоте, спала на шелке. Но ребенок был полон сострадания к сирым и убогим. После того как умерли родители, Клара получила капитал и основала приют. На этой картине вы видите, как она встречает новых постояльцев. Клара сформулировала принципы, по которым семья Мурмуль живет вот уже несколько столетий. Они очень просты и звучат так: никогда не обижай ни одно живое существо. Много работай, чтобы иметь возможность помогать тем, кто слаб душой и телом. Наполни свою душу милосердием. Не спрашивай имен тех, кто стоит на пороге, ты помогаешь всем, независимо от пола, расы, возраста и характера. Животные тоже имеют душу, возьми их под свое покровительство. Помни: не всякий человек способен постоянно творить добро, радуйся, если кто-то окажет приюту помощь хоть один раз. С благодарностью принимай любые дары. Копейка от неимущей старухи так же ценна, как состояние от богача. Не плачь. Ничего не бойся. Иди по жизни с гордо поднятой головой. Любые испытания тебе во благо.
Софья задохнулась, перевела дух и продолжила:
– В нашей библиотеке есть книга, написанная Кларой и дополненная ее дочерью Софьей. Она выдержала много переизданий как в России, так и за ее пределами. Если кто заинтересуется, возьмите почитать. Пару сотен лет семья Мурмуль жила по заветам Клары, но после большевистского переворота здание приюта было национализировано, а потом разрушено.
Софья горестно вздохнула, но, когда продолжила рассказ, голос ее остался твердым.
– В тысяча девятьсот девятнадцатом году моя бабушка Софья Мурмуль родила дочь Клару. Семье приходилось нелегко, большевики отняли фабрику, закрыли наши магазины. Но Софья помнила заветы доброй Клары, поэтому тайком помогала страждущим. На месте нынешнего района Крылатское в начале двадцатого века стояла убогая деревенька. Софья с мужем Эдуардом и девочкой Кларой перебрались в село. Эдуард сам построил дом, куда незамедлительно потекли за помощью люди. Мурмуль много работали, обзавелись хозяйством, встали на ноги. В конце тридцатых годов Софью и Эдуарда расстреляли как врагов народа, а восемнадцатилетнюю Клару не тронули. Наверное, о девушке просто забыли. В сорок девятом году на свет появилась я. В нашей семье имена Софья, Клара и Эдуард – родовые. Я с малых лет помогала матери, когда мой сын Эдуард подрос, он тоже влился в миссию милосердия. К сожалению, наши финансовые возможности ограничены, поэтому мы не можем принять всех страждущих. Но мы придерживаемся правил, которые сформулировала добрая Клара. Все, кто попал к нам, получают нашу любовь.
Вскинув голову, Софья вернулась на место. Эдуард отложил вилку.
– Мы себя не рекламируем, не даем интервью прессе, не выбрасываем сообщений в Интернет. С одной стороны, это объясняется малой пропускной способностью приюта. Увы, мы не в состоянии пригреть более десяти человек сразу. С другой – мы не зарабатываем на постояльцах, поэтому не нуждаемся в рекламе.
