Издатель захлопнул портфель.
– Дура, – заявил он.
– Идиот, – не осталась в долгу я.
– Всю жизнь в нищете проведешь, кретинка!
– Пошел вон, мерзавец, – зашипела я, – немедленно поднимай жирный зад и ковыляй отсюда, а то нажму «тревожную» кнопку, явится патруль и запихнет тебя в обезьянник.
Далее мы перешли на совсем уже неприличные выражения, и в конце концов мужик ушел, унося «подкупные».
Самое интересное, что мы встретились с ним потом в эфире передачи «Звездная гостиная», и этот пакостник соловьем заливался у микрофона, негодуя:
– Некоторые издатели, люди без совести и чести, нагло переманивают чужих авторов.
К сожалению, под рукой у меня не оказалось тяжелого предмета, чтобы дать ему по башке.
Прошло несколько месяцев после подписания договора, потом Ольга Вячеславовна позвонила и, как всегда, ровным, спокойным голосом сообщила:
– Агриппина Аркадьевна, заберите авторские.
– Что? – не поняла я.
– Вам положено десять бесплатных книг, как автору, – пояснила редактор.
– Книга вышла? – заорала я.
– Конечно.
Я побежала в «Эксмо», побросав все дела. Когда в моих руках оказался томик в светло-сером переплете, из глаз хлынули слезы. Я прижала книгу к груди. Это неправда, мне снится сон!
– Как вам обложка? – озабоченно поинтересовалась Ольга Вячеславовна.
– Великолепная, – простонала я, обнимая книжку, – лучше не бывает, потрясающе, удивительно, необыкновенно…
Ольга Вячеславовна покачала головой:
– А мне не очень, опять художники напортачили!
Я вышла на улицу и пошла к метро. У входа на станцию «Сокол» толпились лотки. На одном я увидела свою книгу, не передать словами, что я ощутила, когда глаза прочли: «Дарья Донцова. Крутые наследнички».
– Сколько стоит вон та, в сереньком переплете? – спросила я у торговки.
Та буркнула цену.
– Не знаете, интересная книжка? – продолжала я, вертясь перед лоточницей.
Честно говоря, я надеялась, что она узнает меня, на обороте-то есть фотография, всплеснет руками и заголосит:
– Ой, ой! Это вы автор!
До жути хотелось славы. Но женщина устало сказала:
– Донцова какая-то! Фиг ее знает, развелось их, как собак нерезаных. Берете?
Я покачала головой и поехала домой. Когда мои родные увидели книгу, реакция их была странной.
– Надо же! – воскликнул Кеша. – И такое печатают.
– Смотри-ка, – восхитился Димка, – книжка! Почему обложка такая страхолюдская?
– Имей в виду, – назидательно сказал Александр Иванович, – одну книгу может, в принципе, написать любой человек, а вот вторую…
Я заскрипела зубами. Между прочим, я уже сдала в издательство шесть рукописей. Отчего никто не верит в то, что я стану известной писательницей? И только Маруся, обняв меня, закричала:
– Мусенька! Ты гениальнее всех! Я же говорила, что ты затмишь Агату Кристи!
Потом наступил тяжелый год. Каждый месяц я, словно по расписанию, двадцатого числа появлялась в «Эксмо» с новой рукописью. Мне ласково кивали, заключали договор, брали папку, платили деньги и… не печатали книги.
Я пребывала в крайнем замешательстве. Ольга Вячеславовна на все мои вопросы загадочно отвечала:
– Подождите, Агриппина Аркадьевна, нам надо принять решение.
Сыновья издевались надо мной, как могли.
– Я знаю, – хитро улыбался Аркашка, – отчего тебе платят деньги и берут рукописи – чтобы отвязаться, уж больно ты писучая, остановись!
Но меня словно черт толкал под руку. Лента невероятных событий постоянно раскручивалась перед глазами. Первое время я плохо управлялась с «кинофильмом». В комнату входил Александр Иванович и спрашивал:
– Ужин есть?
Я, оторвавшись от бумаги, неслась на кухню, потом возвращалась назад и въезжала в совершенно другую сцену. Пока подогревала котлеты, «механик» спокойно показывал фильм, я не понимала, что же произошло в мое отсутствие, но потом научилась останавливать бег событий.
Через некоторое время стало понятно: герои мне совершенно не подчиняются, делают что хотят. Я же могу принимать участие в ситуации только как одно из действующих лиц: Даша, Виола, Лампа или Иван Павлович.
Если вы прочтете все мои детективы, то ни в одном не найдете фразы типа: «Пока я спала, Маша поехала в магазин, там она встретила Лешу. «Привет!» – сказала дочка» и так далее. Я могу описывать только то, что вижу собственными глазами. Вот и сейчас сижу в своей комнате, дверь закрыта, собаки спят на кровати, уютно горит настольная лампа, на тумбочке стоит моя любимая чашка, украшенная изображением кошек… Одним словом, я вполне способна сообщить вам все мелкие детали интерьера кабинета, но то, что происходит в данный момент в гостиной, от меня скрыто. Догадываюсь, конечно, как проводят время домашние, но точно-то не знаю, меня там нет. Так и с книгами.
Меня часто спрашивают, откуда мне в голову приходят сюжеты, у меня нет ответа на этот вопрос. Вот представьте себе видеомагнитофон, который демонстрирует фильм Антониони. Кто гениальный? Видик или Антониони? Бытовой прибор всего лишь ретранслятор. И я, наверное, очень на него похожа. Просто «втыкаюсь» куда-то и имею перед глазами картинку. Мне очень трудно объяснить вам, как происходит процесс, слов не хватает. Только сейчас я поняла, что имел в виду Валентин Петрович Катаев, когда говорил про голос, который нашептывает ему на ухо новую книгу.
Начиная работу над очередным детективом, я просто превращаюсь в одну из своих героинь и начинаю жить ее жизнью. Порой возникают комичные ситуации. Если Даша Васильева, большая любительница «Макдоналдса», закусывает в этой харчевне, у меня потом болит желудок. Евлампия Романова существо болезненное, у нее частенько случается простуда, так вот я, превратившись в Лампу, мгновенно принимаюсь кашлять и чихать.
В августе прошлого года мы жили на съемной даче в Переделкине. Готовить еду не хотелось, и я, долго не раздумывая, купила абонемент на посещение столовой Дома творчества. Где-то около трех часов дня мои домашние закричали:
– Эй, хватит над бумагой чахнуть, пошли харчиться.
Я вынырнула из рукописи и в задумчивости подошла к шкафу. Помню свое удивление: надо же, на улице ледяной декабрь, а у меня из верхней одежды лишь пуховик, довольно короткий, просто кургузый.
Решив утеплиться, я влезла в длинные шерстяные брюки, свитер, натянула куртку, шапку, варежки и вышла во двор.
Домашние уставились на меня во все глаза. В воздухе колыхалась липкая жара и ощущался неприятный запах гари – под Москвой тлели торфяники. Аркадий, одетый в майку и шорты, очнулся первым.
