Я уложила ее в кровать. Фася перекрестила меня и вздохнула:
– Дай господь тебе счастья, не упусти Александра Ивановича, он очень на Стефана похож.
Я поцеловала бабулю:
– Спи, завтра поговорим.
Фася закрыла глаза, а потом вдруг сказала:
– Не обижай Аркашеньку, хороший мальчик растет, на Стефана похож.
У бабушки все симпатичные ей люди походили на покойного мужа.
Я усмехнулась и ушла смотреть телевизор, отчего-то мне расхотелось торопиться домой. Часа через два я все же решила отправиться к себе, зашла в спальню, хотела поцеловать Фасю перед уходом и… поняла, что она умерла.
Бог наградил Афанасию за праведную жизнь, перед кончиной он дал ей возможность попрощаться с внучкой.
Когда много лет спустя я рассказала об этом странном случае своей подруге Оксане, хирургу по профессии, та не удивилась.
– Подобные казусы описаны в медицине, – объявила она, – мозг человека плохо изученная территория. Перед смертью он включает какие-то бездействующие в нормальной жизни механизмы, и происходят чудеса. Иногда больные выходят из комы, иные начинают говорить, слепые прозревают. Родственники, как правило, радуются, думая, что следующий этап – окончательное выздоровление, но специалисты знают – подобное лишь кратковременный всплеск перед кончиной, так электрическая лампочка вспыхивает невероятно ярким светом за пару секунд до того, как перегореть.
В 85-м году я ушла из «Вечерки», мы с Александром Ивановичем захотели общего ребенка, и муж сказал:
– Уж извини, но у человека, работающего в ежедневной газете, получится что угодно, кроме здорового младенца.
И я, бросив практическую журналистику, устроилась в библиотеку, стала выдавать людям на абонементе книги. Может быть, кому-то столь резкий зигзаг покажется странным, но я к тому времени безумно устала, носясь по городу в поисках информации, и четко поняла: никакой карьеры не сделаю, так и стану бегать до старости по людям с карандашом и блокнотом, задавая им уныло-идиотские вопросы типа: «Ваши творческие планы?»
Я в восемьдесят пятом оказалась перед выбором, который часто делают женщины: семья или работа. И, не колеблясь, ушла в библиотеку.
Год, проведенный в районном книгохранилище номер шестьдесят восемь, стал одним из счастливейших в моей жизни. В этом учреждении подобрался совершенно уникальный коллектив, состоящий из одних только женщин. Никаких сплетен, подсиживаний друг друга, истерик и скандалов тут не водилось. Все дамы были уже, скажем так, за тридцать, имели мужей, детей, внуков и жили только ради них. В библиотеку сотрудницы ходили, как в своеобразный клуб, все страстно любили книги.
Я оказалась самой молодой, и коллеги стали меня натаскивать. Первым делом научили готовить. В обеденный перерыв дамы доставали из сумок собственноручно приготовленные блюда и угощали друг друга. Кулинарки они были феерические, и я только успевала записывать рецепты. Библиотека стала вторым домом и для моих мальчишек, там было очень удобно готовить уроки, вся литература под рукой, но Аркашке с Димкой больше нравилось проводить время на кухне, за громадным столом, на котором стояли тарелки с пирожками, которые испекла Любовь Аркадьевна, лежало печенье, вдохновенно созданное Тамарой, и издавали аромат котлеты, пожаренные Кларой Егоровной. Даже диетическая еда, приготовленная Мариам Марковной, пришлась им по вкусу. Я тоже фаршировала кабачки морковкой, но дома мальчишки воротили от них нос, а патиссоны, потушенные Мариам Марковной, проглатывали в момент.
Летом 86-го года я отправилась на узи и узнала, что у меня должна родиться девочка. Когда врач объявил об этой новости, из моих глаз потоком хлынули слезы.
– Не расстраивайтесь, – стала утешать меня доктор, – вы молодая, еще родите мальчика.
Язык не повернулся сказать ей, что я уже имею двух безобразников и третьего просто не вынесу, я мечтала о тихой, скромной девочке. Впрочем, как выяснилось, Александр Иванович тоже хотел дочь. Когда я вышла из кабинета, муж взял меня за руку и робко поинтересовался:
– Ну?
– Девочка, – выкрикнула я. – Машенька!
Он быстро сплюнул через левое плечо и велел:
– Умоляю, никому не рассказывай. Вдруг она непостижимым образом трансформируется в мальчика.
Машуня появилась на свет шестого сентября 1986 года без пятнадцати десять вечера.
С самого первого дня жизни дочка показала бойцовский характер. В шесть утра медсестра вкатывала в палату каталку, на которой рядком лежали запеленатые свертки. Младенцы молчали, только один заливался гневным криком – моя Маня. Она никогда не плакала жалобно, нет, Машуня орала голосом, полным здоровой злости.
Когда мы с Александром Ивановичем принесли ее домой, Кеша ринулся доставать из пеленок сестрицу. До сего момента он никогда не видел новорожденных детей и был полон любопытства. Наконец Маруся оказалась на нашей большой кровати голенькой.
– Смотри, настоящая красавица! – гордо воскликнула я.
Аркашка побледнел и начал:
– Ка…
Он явно хотел воскликнуть: «Какой ужас», но вовремя спохватился и добавил:
– Ка… ка… какая красавица!
Помня свой первый материнский опыт, я покормила дочку и, положив ее в кроватку, решила, что она, как когда-то Аркашка, станет мирно почивать до утра. Куда там! Машка проснулась через час и потребовала продолжения банкета.
Спокойная жизнь в доме закончилась. Мы все, сменяя друг друга, кормили ее в полночь, в час, два, три, четыре, пять, шесть часов… Маняша очень любила поесть и терпеть не могла спать. Развивалась она на удивление быстро, в восемь месяцев побежала, в год заговорила сложноподчиненными предложениями. Машуня была настоящим ураганом, неутомимым Фигаро, находящимся одновременно в трех местах. Она все видела и наматывала на ус.
Однажды моя подруга Машка, сын которой Кирюша старше Машуни на пять месяцев, пришла подменить меня. Я отправилась за продуктами, когда вернулась назад, приятельница показала забинтованную ногу.
– Что случилось? – испугалась я.
– Ерунда, – отмахнулась она, – я уронила на ступню кастрюлю и рассекла кожу. Представь себе, Машуня увидела кровь и притащила йод.
Дочери тогда едва исполнился год.
Больше всех от девочки доставалось несчастному Снапу. Его душили в объятиях, расчесывали вилкой, наряжали в распашонки и кормили супом из песка с водой. Сначала пес сопротивлялся, но потом покорился судьбе, и наконец один раз я увидела дивную картину. По длинному коридору идет Машуня, тащит за хвост несчастного Снапа. Собака едет на пузе, раскинув в разные стороны четыре лапы, глаза закрыты, на морде умиротворение.
– Снап поехал кататься, – вздохнул Димка, тоже оказавшийся свидетелем этой сцены.
Кстати, я несколько отвлекусь и расскажу замечательную историю, связанную со Снапуном.
