Я поглядела чуть вбок и заметила возле алкоголика крохотную старушонку, ростом чуть выше кошки, ее тоже звали Агриппиной.
В другой раз я шла домой и услышала крик:
— Груня, Груня!
Сами понимаете, что я моментально пошла на зов. Я привыкла быть единственной Груней в компании и решила, будто окликнули меня. Мужчина, оравший: «Груня, Груня», был мне совершенно незнаком.
Я кашлянула и спросила:
— Зачем я вам понадобилась?
— Кто? — изумился дядька.
— Я.
— Вы мне не нужны!
— Но ведь вы кричите: «Груня, Груня», — возмутилась я.
— И чего? — захлопал глазами незнакомец. — Я собаку свою зову, Груню, усвистала из двора, да еще вместе с Кешей!
— С кем? — еще больше возмутилась я, — вы надо мной издеваетесь, да?
— Что я сделал такого? — воскликнул мужчина, — вас знать не знаю, никому не мешаю, зову Груню и Кешу, удрали они, весна по голове ударила, вот и намазали пятки салом.
— Кто такой Кеша? — растерялась я.
— Так щенок Груньки, — пояснил дядька, — она пятерых родила, четырех пристроили, а этот остался. Во гляди, идут!
Я посмотрела вглубь двора и, сдерживая хохот, прижалась к стене дома. По дорожке вышагивала парочка: маленькая, тощая, беленькая болоночка и нечто крупное, темно-коричневое… Груня и Кеша, такого просто не бывает. Мало того, что болонку зовут как меня, так еще у нее сын Кеша, и если бы мы с Аркашкой уродились собаками, то выглядели бы именно так: маленькая, беленькая мамуська и большой черно-коричневый сынишка.
И уж совсем смешно вышло в лечебнице, куда я приволокла на прививку Черри. Ветеринар начал заполнять регистрационную карточку и спросил:
— Как зовут? — Агриппина, — ответила я.
«Айболит» покачал головой: — Вы меня неправильно поняли. Не кличка собаки, а ваше имя!
В сочетании с отчеством «Аркадьевна», Агриппина звучит совсем уж отвратительно. Начав работать в «Вечерней Москве», я поняла, что не каждому удается с первого раза правильно назвать меня. Народ обращался к корреспондентке «Алевтина», «Рина», «Ирена», «Арина», — кто как. Лучше всего меня обозвали в объединении «Мосводопровод». Я явилась туда, чтобы взять интервью у старейшего работника, который прослужил в ведомстве пятьдесят лет. Главный водопроводчик Москвы усадил журналистку в своем кабинете и торжественно заявил:
— Извините, Аргентина Аркадьевна, подождать пару минут придется.
Я вздрогнула, но постеснялась поправить его, так он ко мне и обращался во время беседы — Аргентина.
Но еще большие трудности я обрела, став репетитором. Практически все дети, сразу потерпев фиаско, переставали обращаться к училке по имени. Я, смирившись с этим, предлагала:
— Можете звать меня на немецкий манер — фрау Донцова, — но у нас не принято называть педагогов по фамилии и это не прижилось. Особенно насмешил меня маленький Ваня Ромашин, старательно пытавшийся запомнить имя «Агриппина». Отчество он освоил быстро, а вот имя никак не укладывалась в его голове.
Один раз он встретил меня на пороге с абсолютно счастливым лицом и заявил:
— Я знаю, как тебя называть! Выучил! Как кашу!
Мне стало интересно.
— Какую кашу, милый?
Ванечка встал в торжественную позу и голосом глашатая воскликнул:
— Дорогая Гречка Аркадьевна, здравствуйте!
Так что с именем у меня были сложные отношения, оно мне совершенно не нравилось и даже раздражало. Поэтому предложение Ольги Вячеславовны было встречено мною с восторгом.
— Как вам нравится Дарья? — спросила редактор. — Коротко, красиво, и в сочетании с фамилией отлично смотрится: Дарья Донцова, Д.Д. Легко запоминается, что для писателя важно…
Я подскочила на стуле. Господи, как она догадалась? Дарья — мое любимое имя. В подростковом возрасте я прочитала роман Алексея Толстого «Хождение по мукам» и навсегда влюбилась в одну из главных героинь, в Дашу. Я всегда завидовала женщинам с именем Дарья, и вот теперь мне предлагали поменять на него противную Агриппину.
Домой я явилась пьяная от новостей и положила перед мужем издательский договор. Мгновенно собралась вся семья и уставилась на бумаги.
— Они не шутят? — спросила Машка.
— Небось обманут, — предостерег Дима.
— Ты абсолютно уверена, что тебя ни с кем не перепутали? поинтересовался Кеша. — Может, еще какая-нибудь Донцова рукописи сдала.
Александр Иванович молчал, он спокойно читал документ, потом сказал: Это надо подписать, кое-что мне не нравится, но альтернативы-то нет. Однако…
Я испугалась.
— Что?
Муж помялся, потом все же решился:
— Имей в виду, многие книги, несмотря на то что их авторы заключили договор с издательством, так и не вышли в свет. Не расстраивайся, если «Поездка в Париж» так и останется в рукописи.
Я взяла договор, ушла к себе в комнату, заперла дверь и заплакала. Никто в целом свете не верит, что я могу стать писательницей, одна Машка принимает мать за Агату Кристи.
Позвольте сделать небольшое отступление. Принеся свою работу в «ЭКСМО», я ничего не знала об этом издательстве, кроме того, что оно выпускает обожаемых мною Маринину, Полякову и Дашкову. Я была наивна, как новорожденный кролик, и совершенно не понимала, что моя рукопись катастрофически выбивается из всех существовавших до того канонов. Издательства выпускают литературу сериями. Очень часто начинающий автор слышат от редактора:
— Ваша книга вполне достойна быть напечатанной, но она не подходит ни для одной из наших серий, простите, мы не станем ее публиковать.
Расстраиваться в этом случает не стоит, надо просто потолкаться по другим издательствам, где-нибудь да и придетесь ко двору.
Так вот, моя «Поездка в Париж» поставила «ЭКСМО» в тупик. С одной стороны — детектив, с другой — семейная история. До меня все российские криминальные книги были очень серьезными, настоящими. Авторы успешно продолжали традиции Адамова, Леонова, братьев Вайнеров. А тут не пойми что: хихоньки, хахоньки, собаки, кошки, глуповатая Даша Васильева, гора трупов, и не страшно. Было еще одно обстоятельство, работавшее против меня. Действие первых двух книг разворачивается в Париже, а в «ЭКСМО» существовала установка: детективы должны быть только на российской почве. То есть все складывалось так, чтобы указать мне на дверь. Но таинственное НЕЧТО, решившее, что Груня должна обязательно превратиться в Дарью Донцову, распростерло надо мной свое крыло. Мне трижды феерически повезло.
Все рукописи, попавшие в «ЭКСМО», читают рецензенты. Если они дают благожелательный отзыв, за будущую книгу берется редактор.
«Поездка в Париж» попала на рецензию к преподавателю Литературного института Татьяне Сотниковой. Вы скорей всего знаете ее как Анну Берсеневу, под этим псевдонимом Таня пишет великолепные книги, любовные романы, настоящие, а не те, которые похожи на ведро с розовыми слюнями.
