Боясь показаться совсем уж полной дурой, я, мгновенно заткнувшись, протянула Рубис папку.
Красивой рукой блондинка взяла рукопись и, не глядя, точным, отработанным движением зашвырнула ее за спину.
Я проследила глазами за полетом будущей книги. В углу, за стулом Ольги Вячеславовны высилась гора разноцветных папок. Моя оказалась на самом верху, под потолком.
— Спасибо, — кивнула редакторша, — обязательно сообщим вам о принятом решении.
— Мне уже уходить? — ляпнула я.
Ольга Вячеславовна повертела в руках карандаш и спокойно повторила:
— Мы сообщим вам о принятом решении.
На деревянных, не гнущихся ногах я дошла до троллейбусной остановки, плюхнулась на скамейку и зарыдала. Ну за каким чертом я поперлась в издательство. Ясно же, что я никому там совершенно не нужна. Господи, сколько у них рукописей, просто Монблан! Никто не станет читать повесть «Поездка в Париж». Зачем я полезла со свиным рылом в калашный ряд.
Слезы потоком текли по лицу. Я стянула с лысой головы беретку и стала вытирать ею сопли — всегда забываю дома носовой платок.
Люди, ожидавшие троллейбус, сначала просто поглядывали на меня, потом начали утешать. Один сунул мне в руки бутылочку минералки, другой дал бумажную салфетку, третий протянул сигаретку…
Наконец истерика стихла, я поехала домой. И по пути приняла решение. Ладно, подожду несколько месяцев, а потом куплю справочник и стану методично обходить все издательства, имеющиеся в Москве, может, где-нибудь и окажусь нужной. Откажут везде, обращусь к провинциальным издателям.
Только совсем недавно, став в «ЭКСМО» почти своим человеком, я поняла, какое доброе дело сделал для меня Сережка, отправив туда. Сотрудники «ЭКСМО» читают все поступающие к ним «шедевры», исключений нет. Это политика издательства, вдруг да и мелькнет среди мусора жемчужное зерно.
Весь сентябрь и половину октября я бросалась на любой звонок телефона с диким воплем:
— Не берите, это меня из издательства ищут.
Домашние присмирели и стали вести осторожные разговоры, целью которых было подготовить «литераторшу» к отказу.
— Вот Льва Толстого с первой рукописью вообще выгнали, нам учительница рассказывала, — лихо врала Машка.
— Книги печатают не скоро, — внушал мне Димка, — твоя лет через пять появится, не раньше.
Муж ничего не говорил, он действовал. Видя, как убивается жена, понимая как ей хочется стать настоящей писательницей, Александр Иванович поехал к одному своему знакомому, хозяину небольшого печатного дома, выпускающего сугубо учебную литературу и сказал:
— Знаешь, Груня очень больна, единственное, что держит ее, — эти дурацкие, глупые книжонки. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не умирало. Напечатай за мой счет сто штук ее повести, будет всем подписывать, радоваться.
И знакомый согласился. От меня переговоры скрыли, я узнала о них не так давно, когда хозяин того издательского дома, придя к нам в гости, оглядел тома написанных мною детективов и сказал:
— Да, нужно было тогда издать тебя и заключить договор об эксклюзивных правах на все твое творчество.
Абсолютно независтливый человек, я той осенью была готова сгрызть книжные лотки, в изобилии стоявшие у метро. Останавливалась у столиков, разглядывала многочисленные, разноцветные томики и чуть не плакала. Господи, вон сколько изданий! Где же мои? Где?
В день рождения мужа, пятнадцатого октября, у нас загорелся мусоропровод. Дом наш, построенный в начале пятидесятых годов, имеет одну конструктивную особенность. Отходы жильцы вываливают не в ведро, а в мусоропровод прямо в стене кухни.
Честно говоря, это не слишком удобно. Иногда оттуда распространяется омерзительный запах, а еще порой кое-кто из соседей швыряет в шахту окурки, и тогда начинает валить дым. На этот случай мы держим на кухне шланги.
Стоит только почуять запах гари, как все хватают резиновые трубки, надевают их на краны, спускают в дверцу и заливают огонь. Вода хлещет, пепел летит, оседает на пол… Сами понимаете, как потом выглядит кухня. Вот именно сей форс-мажор и приключился пятнадцатого октября. День этот вообще оказался для меня сложным. Утром я отправилась на укол, стала выходить из автобуса, споткнулась, толпа, шедшая сзади, поднаперла. Я рухнула прямо в жидкую грязь и безнадежно испортила светлое пальто. Потом, купив в булочной пирожные, уронила их в лужу, вдобавок, попав тонким каблуком в решетку у входа в метро, сломала его, и домой пошла на цыпочках… Неприятности в тот день выдавались оптом, а часа в четыре случился пожар.
Залив пламя, я со вздохом принялась убирать грязь, мокрая, растрепанная, вся в саже и копоти. Налила в ведро воды, разболтала в ней стиральный порошок и стала мыть пол босиком.
— Мусечка, — радостно заорала Маня, протягивая трубку, — это тебя!
— Скажи, дома нет, — буркнула я.
— Это из «ЭКСМО», — зашептала Машка. — Я уже сказала, что ты несешься на зов!
Горечь затопила душу. Ну и денек, сначала пальто, пирожные и каблук, потом пожар, ну и на закуску сообщение о том, что моя рукопись абсолютно непригодна, чтобы ее издать.
Желая взять трубку, я машинально шагнула вперед, ноги в мыльной луже разъехались в разные стороны, я со всего размаха ударилась лицом о край стола, потом шлепнулась на линолеум и безнадежно сказала: — Слушаю.
— Агриппина Аркадьевна? — раздался безукоризненно вежливый голос Ольги Вячеславовны.
— Да.
— Мы приняла положительное решение по вашей рукописи, но книга маленькая, всего сто шестьдесят страниц, нет ли у вас еще одной?
Я потрясенно переспросила:
— Что? Вы хотите печатать «Поездку в Париж»?
— Да, — подтвердила редактор. — Но возникла проблема, в вашей повести небольшой объем, нам нужна еще одна рукопись, если у вас нет…
— Есть, — заорала я так, что Машка отскочила к двери и в ужасе уставилась на меня, — есть! Господи, вы до которого часа работаете?
— До половины шестого.
Взгляд упал на часы, стрелки показывали тридцать пять минут пятого.
— Только не уходите, — заорала я, — сейчас, уже бегу!
В трубке послышался легкий кашель.
— Хорошо, — ответила Ольга Вячеславовна и отсоединилась.
Я бестолково заметалась по квартире, одной рукой натягивая джинсы, другой распахивая шкаф, в котором лежали написанные детективы. Господи, в чем нести папки? На глаза попалась безразмерная авоська, в которой хранился репчатый лук. Я вытряхнула головки, сунула на их место рукописи и понеслась к двери. Тут наконец-то ожила Машка.
— Мама, — остановила она меня, — ты вся в саже.
Я схватила бумажный платок.
— Не задерживай меня, сейчас в «ЭКСМО» все уйдут, по дороге вытрусь.
