Я замахала руками:
— Ни за что!
Алена вздохнула и замолчала. Она, естественно, знала о двух моих неудачных браках. Через час я забыла об этом разговоре. В пятницу вечером мы с Кешей укатили в Переделкино, на дачу. Союз писателей отчего-то после смерти папы сразу нас не выселил, мы пользовались домом до 87-го года.
В субботу Кеша примчался на участок с самой радостной улыбкой.
— Мамуся, — сказал он, — гляди.
Я посмотрела в кепку, которую он нес в руке. На ее дне лежало нечто крохотное, совершенно беспомощное, бело-черное… Щеночек, которому от роду исполнилось недели две, не больше. У него даже были еще закрыты глазки.
— Вот, — тараторил Кешка, — нашел на берегу пруда. Как он туда попал? Непонятно.
Мне сразу вспомнилась повесть Тургенева «Му-му». Небось кто-то нес кутят топить, а этот то ли выпал из мешка, то ли выплыл из воды.
— Мы его оставим? — запрыгал Кеша.
Я тяжело вздохнула. Несчастное создание не выживет. У нас всегда были собаки. В доме жила пуделиха Крошка, на даче, во дворе зверь непонятной породы по имени Дик. А еще имелась кошка Дымка. Не желая пугать ребенка, я осторожно ответила:
— Щеночек слабенький, он может заболеть!
— Давай его покормим, — предложил Кешка.
И мы стали предлагать песику еду. Но тот упорно не желал пробовать угощение; молоко, кефир, детская смесь «Малыш» и каша «Здоровье» решительно не пришлись ему по вкусу. Я испугалась окончательно: несчастное создание точно умрет. Но тут в гости ко мне пришла Алена Струтинская, увидела эмбрион, лежащий в коробке из-под сахара, смоталась к себе на дачу и притащила остатки питания, которые не допил из бутылочки ее сынишка Андрюша. В те годы достать качественный заменитель материнского молока было практически невозможно, но Димка как-то исхитрился и надыбал для младенца банку то ли «Симилака», то ли «Бона».
Щеночек очень оживился и с жаром слопал смесь. С тех пор Алена отдавала нам «недопивки», а Димка стал звать Андрюшку и собачку «молочными братьями».
Аркашка, в то лето увлекавшийся Сеттоном Томпсоном, назвал щенка Снап. В книге у Томпсона есть собака с таким именем, очень храбрая, мужественная, большая, сильная.
— И наш вырастет, — радовался Кеша, — станет квартиру сторожить.
Но Снапик не превратился в охранное животное, он мало походил на собаку Баскервилей, больше на помесь болонки с терьером.
Маленький, лохматый, с замечательными треугольными ушками, которые Снапуша то поднимал, то опускал, и пушистым, веерообразным хвостом.
Он мгновенно понял, что я его мать, и принялся везде бегать за мной, жалобно скуля, если хозяйка терялась из виду. Первые два дня Снапун спал в коробке из-под рафинада, потом я пожалела его, маленького, беспомощного, и взяла к себе в постель. С тех пор всю свою жизнь Снап спал со мной, норовя положить морду на подушку. За три летних месяца в Переделкине он вырос, опушился, стал хорошеньким, егозливым щенком, совершенно счастливым и здоровым. Тридцатого августа мы с Кешей вернулись в Москву. Сели в электричку, я держала на коленях слегка испуганного Снапа.
На станции «Солнечная» в вагон вошла цыганка, она тащилась по проходу, изредка выкрикивая:
— Эй, кому погадать!
Народ не обращал на нее внимания. В конце концов ромала шлепнулась около меня на скамейку, расправила грязную цветастую юбку и спросила:
— Хочешь, правду расскажу?
Я, решившая после возвращения из Сирии никогда не иметь дела с теми, кто предлагает заглянуть в будущее, решительно ответила:
— Нет!
Девушка засмеялась:
— Ты счастье нашла!
Я молчала, надеясь, что она уйдет. Цыганка встала, ткнула пальцем в Снапа и сообщила:
— Господь тебя за это наградит, дома радость ждет!
Вымолвив эту фразу, она пошла по проходу, подметая длинной юбкой грязный пол. На всякий случай я поплевала через левое плечо. Не надо мне никаких радостей, обойдемся, нам и так хорошо!
Тридцать первого августа ко мне на кухню ворвалась Алена и велела:
— Завтра в семнадцать часов ты у меня!
— Зачем? — удивилась я.
— Жених придет.
— Какой? — Отличный, — затараторила Алена. — Кандидат наук, ученый, преподает на факультете психологии, Донцов Александр Иванович.
— Не хочу, — топнула я ногой.
— Кто тебя спрашивает, — обозлилась Алена. — Я сама знаю, что лучше! Положительный человек, хорошо зарабатывает, не пьет, умница, давно в разводе, чего еще надо?
— Не желаю замуж, — уперлась я.
— Тьфу, — плюнула Алена, — хватит глупости пороть. В семнадцать изволь явиться ко мне в парадной форме, ясно?
Спорить с Аленой было делом бесполезным, пришлось покориться.
Минут через десять после указанного срока я постучалась к Салынским. О том, что я весила в те годы сорок два килограмма я уже упоминала. К тому же я очень близорука, очки не ношу исключительно из кокетства, они мне решительно не идут.
Оказавшись в гостиной у Алены, я, желая рассмотреть кандидата в мужья получше, сделала жест, хорошо знакомый подслеповатым людям. Поднесла к правому виску палец и слегка подтянула вверх уголок глаза, так сказать, навела его на резкость.
Внешний вид предполагаемого мужа меня разочаровал. Передо мной сидел полноватый человек, одетый в безукоризненный костюм.
Лицо его, правда, показалось мне добрым, но вот борода явно была ни к чему.
В то время я вращалась в среде актеров, журналистов, солистов балета. Все они ходили в свитерах и джинсах, костюм не носил никто. А когда Александр Иванович заговорил, мне стало понятно, что он птица из иной, не моей стаи. Ровные, круглые предложения, безукоризненное, четкое произношение, отработанная модуляция голоса, да еще я не понимала половины слов, которые он произносил: «ригидность», «фрустрация», «эмпирически»…В общем, минут через десять я сделала вывод: дикая зануда, лучше повеситься, чем жить с таким типом.
Теперь я знаю, что сама произвела на Александра Ивановича сногсшибательное впечатление. Ему нравились женщины высокого роста, не полные, но с формами. А тут перед ним замельтешило нечто, смахивающее на вязальную спицу, то ли женщина, то ли подросток, да еще и кривляка, стоит, глазки щурит.
Алена мигом поняла, в какой восторг пришли друг от друга «жених» с «невестой», и удвоила усилия. Она разливала чай, щебетала и в конце концов нагло заявила:
— У меня в квартире курить нельзя. Андрюша маленький, пошли к Груне.
Мы переместились ко мне и продолжили беседу. Потом Алена заявила:
— Так, два часа ночи, мне пора спать!
Александр Иванович встал:
