– Бекки, дочка, так что ты придумала?
– Расскажу, когда пропишу все детали. – Я по-прежнему строчу изо всех сил. – Надо решить пару вопросов, вернуться в Лас-Вегас и кое-что приготовить. Однако прежде всего… – Я поднимаю глаза. – Нам надо уладить одно очень важное дело.
Семнадцать
– Дамы и господа, – провозглашает Элвис. – Уху-ху! Мы собрались здесь, уху-ху!
Господи. Я с трудом сдерживаю смех. Он будет после каждой строчки это «уху-ху» вставлять?
Элвис, кстати, весьма импозантный. Он в черном блестящем костюме и здоровенных очках, ботинках на платформе и шикарном парике (почти натуральном – настоящих волос совсем не видно) и поет «Не могу не влюбиться» точь-в-точь как оригинал.
Из Седоны мы уехали два дня назад и в Лас-Вегасе первым делом направились в Свадебную часовню Элвиса «Серебряные свечи». Все взбудоражены, особенно Минни, которая одета как девочка с кольцами, хотя колец сегодня не предвидится. Сьюз в длинном белом платье, на голове у нее цветочный венок. Еще никогда она не была такой красивой. Мама сидит в первом ряду и осыпает ее конфетти, хотя мы еще не начали. (Родителей я вытащила из бара, где они потягивали шампанское – и, судя по всему, уже давно.)
– …чтобы засвидетельствовать возрожденный союз этих двух сердец. Уху-ху. – Элвис поворачивается к Сьюз. – Готовы произнести обет?
– Да, конечно. – Сьюз откашливается и смотрит на Тарки, который стоит рядом с ней, раздуваясь от гордости. – Я, Сьюзен, клянусь тебе, Бекки, всегда быть твоей подругой. – Она заглядывает мне в глаза. – В богатстве и бедности, светлым днем и темной ночью. Клянусь своими новыми ковбойскими сапожками.
– Уху-ху! – подытоживает Элвис.
– Ура! – вопит мама и бросает в Сьюз новую горсть конфетти.
– Я, Бекки, клянусь всегда быть твоей подругой, Сьюз, – дрожащим голосом начинаю я. – В богатстве и бедности, светлым днем и темной ночью. И никому нас не разлучить.
Даже Длинноногой Стерве. Вслух я, естественно, не говорю, но все понимают, о ком я.
– Клянусь своими новыми ковбойскими сапожками, – добавляю для пущей убедительности и охотно демонстрирую их окружающим.
Эти сапожки я просто обожаю! До чего же они удобные. А еще в них здорово танцевать! Прошлым вечером на опыте убедилась, когда Сьюз потащила нас в танцевальный бар. Осталось только Люку купить такие же – и будет совсем замечательно.
(Ну да, знаю, этому не бывать.)
Тем временем наступает очередь Таркина. Он шагает вперед и берет Сьюз за руки.
– Клянусь больше никогда не покидать тебя. Клянусь любить и опекать, холить и лелеять, покуда стоит «Совиная башня». А если она вдруг падет – то и после этого, – поспешно добавляет он, когда Сьюз открывает рот. – На веки вечные.
– Я обещаю быть женой тебе, Таркин, – шепотом говорит Сьюз. – И хранить верность до конца своих дней.
В белом платье она выглядит настоящим ангелом, и лицо у нее светится надеждой и радостью. Перед глазами у меня все расплывается, и пока я судорожно вспоминаю, взяла ли платок, со скамьи встает Люк.
– Я тоже хотел бы дать тебе обет, Бекки, – говорит он, и его глубокий голос заполняет всю часовню.
Я вздрагиваю от неожиданности. В плане этого не было. Точнее, мы вчера начали обсуждать этот вопрос, но потом расхохотались и решили, что наши брачные обеты в обновлении не нуждаются.
И все же Люк стоит – с таким видом, будто сам не сознает, что делает.
А я смотрю на него – и вдруг понимаю. Это все из-за Лос-Анджелеса. Люк видел, как чуть не распался брак Сьюз и Таркина и невольно примерил их ситуацию. А может, узнал новости Сьюз и понял, что дело не только в нас. Прошлой ночью, лежа в постели, мы о многом говорили. И…
Да. С Люком я могу быть откровенной, как ни с кем другим. Он все обо мне знает.
– Я клянусь тебе…
Люк замолкает, подбирая нужные слова. Я буквально вижу, как он отметает неподходящие варианты. Хотя искать правильные слова ему и не нужно…
– Знаю. – Горло перехватывает. – Знаю. И я тебе тоже клянусь.
Люк смотрит мне в глаза. Все вокруг исчезает, и хочется остаться в этой часовне на целую вечность. Но мы не можем. Так что я разгоняю туман в голове и шепчу: «Аминь». Что, конечно, на свадебной церемонии (пусть и фальшивой) совершенно неуместно, но мы, в конце концов, в Лас-Вегасе!
– Отлично! – объявляет наконец Элвис, которого вмешательство Люка несколько сбило с толку. – Итак. Дамы и господа! Любите друг друга нежно. Забудьте о подозрениях и вытрите слезы с глаз!
[1]
Уху-ху. Властью, дарованной мне…
– Постойте-ка! Еще не все, – перебивает его Люк. – Мама…
Он поворачивается к Элинор. Та сидит на краешке скамьи в заднем ряду, выпрямив спину и расправив плечи. На ней черно-белый костюм с круглой шляпкой, и выглядит она до того официозно-строгой, что слезы на глаза наворачиваются.
(Между прочим, шляпку она всегда берет в дорогу. Более того, Элинор ужасно удивилась, что никто из нас так не делает.)
– Я и тебе хотел бы дать клятву, – продолжает Люк. – Что между нами все наладится. Обещаю. – Он глубоко вздыхает. – Мы будем проводить вместе выходные. Станем семьей. Если только… ты не против.
Никогда не замечала, как они, оказывается, похожи. Люк с матерью не сводят друг с друга взглядов. В глазах Люка – напряжение и тоска. В ее – тоже.
– Не против, – кивает она.
– А я только за! – восклицает мама. Все-таки шампанского она перебрала. – Конечно, Элинор станет частью нашей семьи! – Она вскакивает и бросает россыпью конфетти. – Я, Джейн Блумвуд, клянусь чтить и уважать Элинор, мать моего зятя. И мою замечательную соседку Дженис. Дженис, где я была бы без тебя? Ты всегда меня поддерживала. В богатстве и бедности… Когда я сломала лодыжку… И в тот раз, когда замкнуло проводку, а ты бросилась за огнетушителем…
– Так, ладно, нам пора. – Элвис поглядывает на часы. – Уху-ху. – Он поворачивается к Сьюз. – Повторяйте за мной: «Я не буду наступать на твои замшевые синие туфли».
[2]
Однако Сьюз его не слушает. Она смотрит на маму и Дженис.
– Ох, милая, – говорит Дженис. – Да любой сделал бы то же самое.
– Ты пекла нам пастуший пирог! Свой знаменитый пастуший пирог!
– Ты же говорила, мы не будем давать обеты, – шепотом одергивает ее папа.
– Не будем, – парирует та.
– А что ты тогда делаешь? Раздаешь клятвы налево и направо! – пылко возражает он. – Значит, теперь моя очередь!
Он встает и поворачивается к ней лицом.
