– Папа? – против воли вырывается у меня. – Это ты?
Локоть дергается и исчезает, ноги приходят в движение, и кресло с тихим скрипом отъезжает по терракотовой плитке. Одна секунда – и передо мной стоит папа. Живой.
– Папа?!
– Бекки, дочка!.. – Он потрясен не меньше моего. – Но как… какого черта? Кто тебе сказал, что я здесь?
– Никто! Мы сами тебя нашли. Папа, ты хоть представляешь!.. – В голове столько мыслей, что я не могу связно их выразить. – Ты хоть понимаешь?..
Папа обреченно жмурится.
– Бекки, я велел тебе ехать домой…
– Ты что, не знал, как мы за тебя волновались? – срываюсь я на крик. – Мы все извелись!
Меня кипящей лавой захлестывают десятки эмоций: это и облегчение, и счастье, и злость, и желание орать во все горло… По лицу градом катятся слезы, а я даже не понимаю, с чего бы.
– Ты ведь пропал, – чуть дыша, выговариваю я. – Ты нас бросил.
– Ох, Бекки. – Он распахивает объятья. – Иди ко мне, девочка моя.
– Нет уж! – Я яростно мотаю головой. – Ты не можешь просто взять и… Ты хоть представляешь, что с мамой творится? Мама! – кричу я. – Ма-а-ама!
Бисерный занавес с грохотом раздвигается, и в зал влетают мама, Дженис и Минни.
– ГРЭХЕМ?!
В жизни не слышала такого визга. Мамин голос – все равно что паровозный гудок. Мы вздрагиваем, вокруг скрипят стулья, и в нашу сторону поворачивается с десяток любопытных лиц.
Мама подходит ближе, сверкая глазами и раздувая ноздри.
– Где ты БЫЛ?!
– Джейн… Джейн, успокойся, я же сказал, что у меня есть дело…
– Дело, значит? Я думала, ты УМЕР! – Она всхлипывает и содрогается всем телом, и папа поспешно ее обнимает.
– Ну же, Джейн… Не переживай, все хорошо.
– Как это «не переживай»?! – Мама разъяренной коброй вскидывает голову. – Я твоя ЖЕНА!
Она дает отцу звонкую пощечину.
О боже. Мама никогда не поднимала на папу руку. Я потрясенно застываю на месте. Минни, к счастью, играет с занавеской и потому не видит ничего вокруг.
– Не вздумай больше исчезать! – Мама, что было сил вцепляясь в папу, громко рыдает. – Я думала, что стала вдовой!
– Правда думала, – подтверждает Дженис. – Она проверяла страховой полис.
– Вдовой? – Папа недоверчиво фыркает.
– Не вздумай надо мной смеяться, Грэхем Блумвуд! – Кажется, мама вот-вот даст ему еще одну пощечину. – НЕ СМЕЙ!
– Идем, милая. Бабуле с дедушкой надо… э-э… поговорить.
Я хватаю Минни за руку и проскакиваю сквозь занавес. Следом за мной бежит Дженис.
– Что такое? – Сьюз отворачивается от стойки регистрации. – Твоя мама кричала? Что, опять кто-то неправильно произнес «латте»?
(Однажды мы со Сьюз и мамой заглянули в один ресторан, и мама жутко разругалась с официантом, который, по ее мнению, неправильно поставил ударение в слове «латте». Сьюз частенько припоминает тот случай.)
– Нет, – бормочу я почти в истерике. – Сьюз, ты не поверишь…
* * *
Я немного успокаиваюсь лишь после двух порций «Аризона бриз» (джин, клюквенный сок и грейпфрут – вкуснятина). Бог знает, сколько выпивки понадобится маме. Папа здесь. Нашелся. Мы такое пережили – а он, видите ли, почитывает газетку в кресле!
Нет, вы представляете?!
Мне не сидится на месте – так и подмывает вернуться в зал отдыха и засыпать папу вопросами. Я хочу знать все, каждую мелочь. Однако Сьюз меня не пускает.
– Твоим родителям надо поговорить, – повторяет она снова и снова. – Наедине. Дай им время. Потерпи.
Она даже не позволила прошмыгнуть мимо них, чтобы познакомиться с той самой Ребеккой. И о Тарки не пытается узнать. Мы просто сидим на веранде отеля в плетеных креслах, подскакивая от каждого шороха. Только Люка нет – ушел в бизнес-центр проверить почту. А остальные устроились здесь и принялись ждать. Прошло, наверное, уже полчаса, не меньше…
Вдруг раздается шелест бисерного занавеса, и они выходят. Мама выглядит так, будто пробежала марафон, а папа испуганно вздрагивает, когда вся наша компания начинает дружно засыпать его вопросами: «Грэхем! Неужели вы нашлись?», «Где вы были?», «Все живы?!».
– Да, да, – взволнованно отвечает он. – Да, все хорошо… Боже, я и подумать не мог… Ну, мы теперь здесь… Может, перекусим? Или выпьем? Надо сделать заказ, наверное…
Папа очень взбудоражен и заметно теряется. Так на него не похоже…
Когда нам приносят напитки и меню «легких закусок», болтовня стихает. Один за другим мы медленно поворачиваемся к отцу.
– Так, рассказывай, – велю я. – Куда вы ездили? Что за большой секрет?
– И почему вы нам и слова не сказали? – вставляет Сьюз. – Мы волновались…
– Ох, Сьюз, дорогая. – Папа страдальчески морщится. – Прости. Даже не знаю… – Он замолкает. – Просто я узнал об одной страшной несправедливости. И решил ее исправить.
– Но Грэхем! К чему все эти шпионские игры? – вмешивается Дженис. – Бедняжка Джейн места себе не находила.
– Знаю. – Папа задумчиво трет лицо. – Теперь знаю. Мне почему-то казалось, если я скажу вам, что все хорошо, вы не будете переживать. А молчал я, потому что… – Он вздыхает. – До чего же глупо получилось!..
– Это все из-за Большого Бонуса, – говорю я, и папа кивает, не поднимая головы.
– Не самое приятное чувство – когда тебя ловят на лжи в таком-то возрасте, – в сердцах выдает он.
Выглядит он ужасно расстроенным. Не знаю, то ли пожалеть его, то ли разозлиться.
– Папа, почему? – невольно срываюсь я. – Почему ты говорил, что тебе платят за консультации? Зачем придумал какой-то бонус? Ты мог сразу сказать, что деньги от Кори. Какая разница?!
– Милая, ты не понимаешь. Вскоре после твоего рождения я потерял работу. Были большие сокращения. И твоя мать… Она встретила эту новость… довольно эмоционально.
Иными словами, она перебила в доме всю посуду.
– Еще скажи, что я не имела права, – возмущается мама. – У меня маленький ребенок, а жить нам не на что.
– Знаю, знаю, – успокаивает ее папа. – Не лучшие были времена.
– Ты отлично справилась. – Дженис поглаживает маму по руке. – Я помню те дни. Какие чудесные блюда ты готовила практически из ничего!..
– Я несколько месяцев просидел без работы. Вакансий не было, – продолжает папа. – А потом нежданно-негаданно получил от Кори письмо. Точнее, не просто письмо, а чек. Он запустил разработку в производство, и та вдруг принесла огромный доход. Кори вспомнил о нашей старой шутке, решил соблюсти условия сделки и прислал мне пятьсот фунтов. Я тогда глазам своим не поверил.