– Надо бы вам трудоустроиться.
Если человек не обращал внимания на интеллигентное предупреждение и продолжал балбесничать, то через некоторое время его могли отдать под суд. Будущий нобелевский лауреат, великий поэт Иосиф Бродский оказался в исправительной колонии именно по обвинению в тунеядстве. Никакие его доводы, что литератор должен писать, а не ходить на службу, на судью не подействовали. Если ты член творческого союза, тогда да, можешь сидеть дома в кабинете, но если такого удостоверения нет, ступай на завод. Именно поэтому большое количество творческой интеллигенции в советской стране числилось дворниками, истопниками в котельных и сторожами. Гибкий график работы оставлял время для написания книг, музыки и картин.
Но Нина не пыталась реализовать себя на ниве искусства. Почему же ее не трогали? Да очень просто. Озабоченная заработком Нинель оформила сестру в другую, не свою школу воспитателем продленки, и пахала на двух работах. Утром преподавала одним детям, а после пятнадцати часов мчалась к другим. При коммунистах запрещалось иметь две службы, но народ ловко обходил закон. Мне нельзя трудиться и там и там? Оформлю по совместительству маму, сестру, племянницу. Отделы кадров сквозь пальцы смотрели на подобные нарушения. Конечно, на оборонном предприятии такие штучки не прошли бы, но работа в школе была не очень престижной и малооплачиваемой, в классах не хватало педагогов. Нинель вертелась белкой в колесе, делила заработок с Ниной, а последняя занималась поисками хорошего мужа. Но, несмотря на кукольную внешность, Нине никак не удавалось устроить свою судьбу. По молодости она капризничала, отвергла несколько предложений, сделанных, по ее мнению, не теми парнями. Девушка любила повторять:
– Такая красавица, как я, достойна самого лучшего. Замуж выйду за писателя или актера, ну, в крайнем случае, за академика.
Неведомыми путями Нинуша проникла в околотворческие круги и начала рыбалку. Увы и ах, все достойные претенденты оказались давно окольцованы. Нина решила не отчаиваться и увести чужого мужа. Снова увы и ах! Любовники охотно встречались со смазливой женщиной, одевали ее, обували, водили по ресторанам, но через некоторое время, трусливо поджав хвост, сматывались к толстой, страшной супруге.
Нина впадала в отчаяние, прибегала к Нинели, бросалась на диван и, рыдая, причитала:
– Ну почему? Я же красавица! Отчего жизнь катится под откос?
Нинель, как могла, утешала сестру, пыталась вразумить ее, осторожно говорила:
– Смени приоритеты, получи профессию, иди работать, непременно найдешь супруга.
Нина вытирала глаза и парировала:
– Жить, как ты? В нищете? Не иметь приличной шубки? Вечерами штопать чулки? Фу! Это не мой размер! Сшей мне поживей новое платье и дай денег. Я младшая, сирота, тебе мама велела помогать мне.
Глава 30
Оставалось удивляться, почему Нинель шла на поводу у Нины, но старшая сестра постоянно поддерживала младшую. А потом произошла невероятная история. Директор школы, где Нинель вела основные занятия, вдовый Сергей Петрович начал ухаживать за скромной учительницей и предложил ей расписаться.
Сыграли скромную свадьбу, во время которой Нина напилась и устроила истерику.
– Нашла себе бобра, – кричала она, не обращая внимания на обомлевшего мужа сестры, – урод лысый! Нищий! Купил тебе говеное кольцо! Медовый месяц в Ессентуках! Фу! Лучше жить одной, чем с таким.
Сергей Петрович молча проглотил оскорбления, но потом сказал Нинели:
– Давай сделаем так, чтобы твоя сестра не приходила к нам каждый день обедать и клянчить деньги. Нина вполне может пойти работать, пусть сама себя обеспечивает.
– Она сирота, – привычно сказала Нинель.
Сергей Петрович рассмеялся:
– С железными клыками и острыми когтями. Нинелечка, очнись, ты содержишь дармоедку, у которой на уме лишь тряпки и деньги. Понимаю, она тебе родня, но я не хочу потакать ленивой бабе.
Нинель испугалась. Меньше всего ей хотелось, чтобы супруг и сестра ссорились. Но тут у Нины завязался роман, и веселая стрекоза перестала забегать к скромному муравью. Иногда Нинель звонила Нине и слышала из трубки:
– Чего тебе надо?
– Просто узнать, как ты живешь, – смущалась та.
– Расчудесно, – отвечала Нина, – ездили в Карловы Вары. Ах, Чехословакия красивая страна! Я привезла сервиз, украшения из граната, попила минеральной воды. Не поверишь, от этих источников невероятная бодрость появляется.
У Нинели успокаивалась душа. Слава богу, кажется, младшенькая наконец-то обрела то, что искала. Перед самым Новым годом Нинель звякнула Нине и услышала полный раздражения голос:
– Хватит мне надоедать.
– Что? – растерялась сестра.
– Непонятно? – взвизгнула Нина. – Прекрати трезвонить. Если ждешь, что я дам тебе денег, то ошибаешься. У тебя есть муж, пусть он жену и содержит. Все! Довольно! Я выхожу замуж! Нам с тобой не по пути. Буду супругой известного литератора, мне нищие родственники ни к чему.
Нинель проплакала три дня, Сергей Петрович, как мог, утешал жену. Он ни разу не сказал: «Вот видишь! Я же предупреждал о сущности Нины».
Несколько лет от младшей Пулковой не было ни слуху ни духу, а потом Нинель неожиданно увидела на пороге своей квартиры очень постаревшую сестру.
– Привет! – весело заявила она. – Угости чаем!
– Входи, – ошарашенно предложила Нинель.
Нинка впорхнула в прихожую и затараторила. Как водится, она не спросила сестру о ее жизни, не поинтересовалась делами Сергея Петровича и не вспомнила про Егорку. Зато в подробностях изложила свои обстоятельства.
Писатель оказался гадом, он кормил Нинушу обещаниями расписаться, но тянул с разводом и в конце концов дал любовнице от ворот поворот.
– Завел себе другую пассию! – орала Нина. – Сволочь! Ну ничего, я ему еще покажу! Попляшет, скотина! Ты обязана мне помочь.
– Чем? – настороженно поинтересовалась Нинель, исподтишка разглядывая шикарную одежду нежданной гостьи. – Сомневаюсь, что ты захочешь носить сшитое мною платье.
– Даже в гроб твое рукоделие не надену, – фыркнула Ниночка, распахнула входную дверь и заорала:
– Антон! Где ты спрятался?
На лестнице появился маленький мальчик, одетый в неаккуратно зашитые штанишки.
– Это твой сын? – ахнула Нинель. – Почему ты бросила мальчика у лифта?
– Надоедливый очень, – поморщилась Нина, – то ему пить, то есть, то писать.
– Сколько пацанчику? – спросил Сергей Петрович, которого привлек шум.
– Три года, – задумчиво протянула Нина, – понимаешь, какая этот прозаик сволочь? Я ему родила, думала, привяжу на всю жизнь, а он! Ребенка не признал, денег на него не дает. Негодяй! Отнесу заявление в партком Союза писателей, живо гению шею намылят. Да не о том речь. Я влюбилась!
