Популярность — не то, чего можно желать, к чему стремиться и ради достижения
чего работать — как бы ни старались авторы множества дурацких статей, повестей
для подростков и голливудских фильмов убедить всех в обратном. Популярность —
это то, что другие люди определяют за тебя. Другие решают, что ты клевая,
красивая и интересная, и хотят с тобой дружить. И с этого момента ты популярна.
Большинство людей считали Шайлер странной и обходили стороной.
Шайлер добралась до школы рано и позавтракала, сидя у своего шкафчика. Она
прихватила с собой йогурт и банан, позаимствовав их в безукоризненно чистой
холодильной системе Форсов. (Никакого мещанства вроде холодильника, конечно же!
Эта система была размером с небольшой чулан.) До начала уроков оставалось еще
полчаса, и Шайлер наслаждалась возможностью посидеть спокойно в одиночестве.
Вскоре коридоры загудят от сплетен и приветственных возгласов, и она
почувствует себя еще более одинокой, чем сейчас, сидя в пустой раздевалке.
Когда вокруг никого нет — намного легче.
Хотя Шайлер была не из тех девушек, кто пожелал бы, чтобы
парень при всех объявил ее своей, тем не менее в глубине души ей хотелось
именно этого. Проблема отчужденности в том, что никто на самом деле не бывает
достаточно отчужденным, подумала Шайлер, когда прозвенел первый звонок и в
коридорах появились группки учеников. Она могла нарядиться в черное, спрятаться
за завесой волос, уйти в себя и слушать по айподу агрессивную музыку, но,
кажется, в каком-то смысле все это было позой. Неужели она просто позер? Потому
что отчего бы еще ее влекло к нему, к парню того сорта, которого каждая девушка
мечтает заполучить? Неужели это значит, что она точно такая же, как и все? Если
бы только ей было все это безразлично! Но в глубине души, невзирая на внешнее
спокойствие, мрачный вид и безразличие, ей было очень даже не все равно.
А вот появился и он. В центре группы смеющихся,
перешучивающихся парней — всегда в центре, самый высокий и самый красивый,— и
просто невозможно удержаться и не смотреть на...
Джек Форс. Должно быть, он только что вернулся с тренировки по гребле на
Гудзоне. Шайлер всегда знала, когда он возвращался с гребли. Она чувствовала
запах моря, исходящий от его кожи и волос, видела румянец на его щеках. Он
выглядел счастливым. На долю секунды их глаза встретились — и он отвел взгляд.
Шайлер наклонилась над книгами, прикусив губу. Она просто все выдумала! Поцелуи
и все остальное! Они не существовали в реальном мире. В реальном мире они с
Джеком были чужими друг другу. Шайлер не смотрела по сторонам, и кто-то с такой
силой толкнул ее под локоть, что девушка выпустила сумку и книга — «Чума» —
вывалилась на пол.
«Это не любовная история, а просто самообман»,— повторила про себя Шайлер.
«Но ведь это можно сказать обо всех любовных историях, в некотором смысле».
Шайлер вздрогнула, услышав в сознании голос Джека, и подняла голову, но коридор
был пуст. Прозвенел второй звонок. Она опоздала.
«Нет, только о хороших»,— подумала она, размышляя, слышит ли он ее, если вообще
слушает.
На следующее утро под дверью Шайлер обнаружилась еще одна книга. Что все это
значит? Он что, решил устроить у нее библиотеку?
На этот раз, поскольку книга была слишком толстой и целиком под дверь не
пролезала, ее пропихнули лишь наполовину, и когда Шайлер вытащила ее, бумажная
обложка и страницы оказались помяты. Джейн Остин, «Гордость и предубеждение».
На этот раз в книгу была вложена записка.
Перри-стрит, 173, ¹ 10. В полночь. Используй ключ.
Шайлер прикоснулась к ключу, который так и носила на шее как
талисман. Вчера «Чума». Сегодня «Гордость и предубеждение».
«Интересно, по какому принципу он их подбирает?» — развеселившись, подумала
Шайлер.
Кстати, о любовной истории. «Гордость и предубеждение» — очевидно. Шайлер
всегда относилась к этой книге скептически, пока не провела целые выходные, с
головой уйдя в отраду этого воинственного любовного романа. Элизабет и Дарси не
столько любили, сколько на каждом шагу сражались со своим влечением. Шайлер
полюбила эту книгу, невзирая на дурные предчувствия, и хранила ее обещание
экипажей и Пемберли у себя в груди так же крепко, как верила, что Элизабет
должна была сама унаследовать экипажи и поместье. Трудно было даже представить
себе столь суровый мир, полный ограничений для женщин, представить себе, как
жизнь может зависеть от твоей способности заарканить правильного парня. И все
же в подобной истории было нечто глубоко трогательное. Это делало любовный
роман куда более... Как там это называется? Драматичным, вот. В любом случае,
«Гордость и предубеждение» была куда более притягательной книгой, чем «Чума».
Чувствуя себя ветреной, безрассудной и, пожалуй, отважной — как девушка,
бродящая по болотам в темноте,— Шайлер нацарапала записку и подсунула ее под
дверь комнаты Джека.
Мистер Дарси, я буду в указанное время.
Элизабет
В полночь Шайлер вставила ключ в замочную скважину и повернула. В квартире было
темно, и от этого вид, открывающийся из высоких, во всю стену, окон делался еще
более захватывающим: темная река, огни города, Вест-Сайдское шоссе с его лентой
желтых такси. Шайлер вошла, заперла за собой дверь и огляделась. В квартире,
кроме нее, никого не было.
А потом, прежде чем она успела сделать вдох, перед ней
оказался он, его теплые губы приникли к ее губам, руки обвили ее талию, и
Шайлер уронила ключ и книгу на пол. Ей хотелось запротестовать... спросить...
но она чувствовала, как бьется его сердце, и ощущала силу вспыхнувших между
ними чувств. Шайлер отвечала на его поцелуи со страстью, которой даже не
подозревала в себе, а он уткнулся лицом в ее шею, как будто не мог ею
надышаться, и она сгибалась, клонясь к полу, пока он не упал вместе с нею, и
они лежали, продолжая целоваться, а тела их переплелись, будто корни деревьев.
— Джек...— в конце концов произнесла она, когда к ней
вернулся дар речи. Джек лежал сверху, и тело его было тяжелым и в то же самое
время легким, и ей было приятно чувствовать эту тяжесть.— Я...
Шайлер хотелось сказать ему то, что она желала сказать еще с того самого
вечера, когда он впервые поцеловал ее. Тогда он остановил ее — но на этот раз
не остановит. Шайлер хотела, чтобы он знал о ее чувствах.
Джек взглянул на нее и приподнял бровь.
В лунном свете он выглядел серьезным, но в глазах плясали озорные искорки. Он
разговаривал книгами. Разлука и тоска — «Чума». Добродушное подшучивание и
преграды — «Гордость и предубеждение». Он говорил на ее языке. Шайлер смотрела,
как он, с растрепанными волосами и блестящими глазами, поднял ее руки над
головой так, что она не могла пошевелиться. Сила его рук и мучительное желание
знать, когда же он поцелует ее снова, были невыносимы. Ей было больно от силы
собственного желания.
Потом Джек наклонился и поцеловал ее, нежно, словно касание перышка,
истаявшего, когда она прижалась к нему всем телом.
Шайлер отчетливо осознала, что ей не нужно ничего говорить. Они и так отлично
друг друга понимают. У них никогда не будет ничего, кроме этого. Украденных
мгновений, украденных поцелуев, тайного прибежища. Никаких прилюдных проявлений
привязанности не будет. И в школе, и у него дома — лишь безразличие и
отчужденность. Они не будут гулять, взявшись за руки, не будут встречаться на
занятиях, не будут ужинать вместе, никогда никуда вместе не пойдут. Никогда.
