– Потому что… – начала Пташка и остановилась, переводя дух. – Потому что Элис меня любила. Называла сестрой. Она бы не оставила меня здесь, не оставила лорду Фоксу. Она обещала.
– Элис тебя любила, это верно. И меня она тоже любила, хоть и по-своему. Но мы с тобой считали, что Джонатана Аллейна она любит больше всех, а как раз его-то Элис и предала. Я ее видела и знаю, что глаза меня не обманывали.
Взгляды Пташки и Бриджит схлестнулись в молчаливой битве. Их голоса звучали устало, и Рейчел поняла, что их спор разгорается регулярно, каждый раз причиняя боль обеим. Пташка отвернулась и поставила чайник на плиту. Рейчел молча сидела в тени, сгустившейся вокруг кровати, все еще потрясенная новостью, что Элис появилась в Батгемптоне в возрасте трех лет, а не новорожденной. Сердце у нее колотилось так сильно, что, казалось, дрожало все тело. Бриджит посмотрела на гостью и, похоже, заметила ее состояние.
– Но вы не ответили на мой вопрос, миссис Уикс, – проговорила она. Рейчел подняла глаза, ощутив нелепое чувство вины. – Почему вы сюда приехали?
За словами старухи последовала тишина, и Рейчел почувствовала, как навострила слух Пташка. Вдруг ей захотелось все рассказать. Захотелось поделиться с кем-нибудь надеждой, пока еще хрупкой и шаткой, будто карточный домик, который развалится, если кто-то его заденет. Рейчел вдруг показалось, что, если она заговорит о своих мыслях вслух, надежда окрепнет. А может, даже превратится в нечто большее, чем просто надежду. Рейчел набралась храбрости, облизнула губы и заговорила.
– У меня была сестра. Ее звали Абигейл. Мы родились близняшками, причем совершенно одинаковыми, – поведала она.
Молчание за стенкой стало еще более красноречивым.
– Она любила лиловый цвет, я помню это совершенно отчетливо, – продолжила Рейчел. – Лиловый, как цветки лаванды. А мой любимый цвет был желтый. В последний день, когда я ее видела, мама вплела в наши волосы ленточки под цвет наших любимых платьев – светло-желтого на мне и лилового на Аби…
Тот день выдался теплым и солнечным. Он был полон света, воздуха и казался нежным, как материнская ласка. День перешептываний и приглушенного смеха сквозь прижатые ко рту детские пальцы. Кристофер, их брат, еще не родился. Двум девочкам принадлежал весь мир, а их родители казались звездами, вокруг которых он вращался. У них было два языка – на одном они разговаривали друг с дружкой, а на другом с остальными людьми. Их язык был языком интуиции, языком странных певучих звуков. По правде сказать, слова им требовались едва ли. Когда одной чего-то хотелось, другая понимала ее без слов. Они были достаточно взрослыми, чтобы гулять вместе, бегать взапуски, забираться с ногами на стулья и стрелой летать по лестницам. Достаточно взрослыми, чтобы любить сказки, песенки, кукол и игрушечных лошадок. У них уже имелись любимые цвета, любимая еда – но не более того. В тот день они собирались навестить бабушку с дедушкой, что само по себе казалось не таким интересным, как путешествие в карете, которая должна была их везти.
Девочкам нравилось в ней ездить. Но, несмотря на уговоры, им никак не удавалось сидеть на кожаных подушках спокойно и прямо. Они ерзали и подпрыгивали, то и дело вытягивая шеи, чтобы выглянуть из окна. А еще вставали на сиденьях на колени или играли на тряском, грохочущем полу. Анна, их мать, только улыбалась. Ее радовал восторг дочерей, и она просила няньку не слишком их распекать. А еще им нравились лошади. Перед тем как отправиться в путь, каждую из девочек по очереди брал на руки отец, подносил к конским мордам, и детские пальчики с восторгом гладили жесткие завитки шерсти между глазами, закрытыми шорами. «Постарайся держать руки подальше от их ртов, Аби», – предупреждающе звучал голос отца, Джона Крофтона. Им нравился острый запах, идущий от лошадей, особенно после того, как те пробегут немалое расстояние и на их могучих плечах появится вспененный пот. Кони были ярко-рыжие, с белыми ногами, с кремовыми гривами и хвостами. Отец купил их довольно дешево. Считалось, что рыжие лошади с белыми ногами приносят несчастье. «Вздор и пустая болтовня», – сказал Джон Крофтон. Больше всего девочки мечтали проехаться на облучке, рядом с кучером. Тогда они смогли бы глядеть, как развеваются гривы, радоваться цоканью копыт, слушать, как скрипят рессоры. А еще ощущать, как ветер развевает волосы, и дивиться тому, что весь мир проносится мимо, словно на крыльях.
Но даже их либеральная маменька была непреклонна: ездить на облучке им не позволялось, так же как и высовываться из окна. Ну, кроме тех случаев, когда лошади идут шагом и у дороги нет ни деревьев, ни живых изгородей, ветки которых могут хлестнуть девочек по глазам. Одно из подходящих для этой шалости мест находилось неподалеку от брода, там всегда ехали медленно и осторожно. Дорога ныряла в речку Байбрук и исчезала на ее каменистом дне, а примерно через тридцать футов на другом берегу вновь показывались ее грязные колеи. Было начало лета, весна выдалась богатой на ливни, да и потом несколько дней шли проливные дожди, такие сильные, что, когда вновь засветило солнце и прогретая земля стала сохнуть, вся округа словно задымилась. Вода в Байбруке прибыла; там, где находился брод, она поднялась выше обычного и неслась стремительным потоком. Вода искрилась зеленоватыми бликами над каменистым ложем, и в ней отражались молодые березки, склонившие ветви к быстрым струям. Они услышали, как Лентон, их кучер, натянул вожжи и прикрикнул на лошадей, заставляя их идти медленнее. Раздались всплески – это карета въехала в воду.
– Я первая, – разом крикнули девочки, горя желанием поскорее высунуться в окно.
Отец снисходительно улыбнулся.
– Сейчас первая Рейчел, – рассудил он. – Потому что ты, Аби, первая ласкала лошадей перед тем, как мы выехали.
Джон Крофтон опустил окошко как можно ниже и посадил Рейчел себе на колени, чтобы та могла ухватиться за дверцу и выглянуть наружу. Брызги, летящие из-под копыт, падали на лицо, словно капли дождя. Она смотрела вниз, на белые шлейфы, тянущиеся от ног лошадей, вспенивающих воду, и жадно вдыхала аромат конского пота, смешивающийся с терпким запахом кожаной сбруи. Вода дошла лошадям до колен и поднималась все выше, закрыв полностью белые «чулки» на ногах. Хвосты, концы которых подхватило течением, были изогнуты на сторону. Карета еще больше замедлила ход и едва ползла, качаясь из стороны в сторону, когда наезжала на скрытые под водой камни. Рейчел взглянула на седой затылок Лентона. Кучер сидел, выпрямив спину и расставив ноги. Он вцепился в поводья и не давал лошадям ускорить шаг. Затем карета медленно накренилась, когда левое колесо наехало на дне реки на какое-то препятствие, и наконец встала. Рейчел вцепилась в дверцу кареты, потому что какая-то сила потянула в другом направлении. Руки отца крепче ухватили ее за талию. Рейчел охватил восторг – и вместе с тем она чувствовала себя в полной безопасности.
– Но! – раздался голос кучера, негромкий и спокойный. – Давайте, милые.
Лошади налегли на постромки, но карета не трогалась с места.
– Верно, колесо попало в щель между двумя камнями, – обратилась к мужу Анна Крофтон. – Ты что-нибудь можешь разглядеть?
