Она еще выкрикивала вслед машине какие-то угрозы, но я не могла успокоиться, потому что от самой себя было не так просто уехать, как от старой пьянчужки.
Вернувшись на работу, я разбирала пришедшую для меня в офис почту. Как обычно, большую часть можно было выбрасывать в мусорную корзину: реклама фирм, торгующих канцтоварами, бухгалтерскими программами, разной справочной литературой. Среди прочего мне попал в руки плотный белый конверт без обратного адреса. Я машинально его вскрыла, вытряхнула содержимое на стол… и похолодела.
На столе передо мной лежала четкая цветная фотография. На фотографии были два человека. Один из них был мертв. Сомнений в этом не оставалось – остекленевшие глаза, отвисший подбородок и самое существенное – дырка во лбу. Мне не приходилось видеть входное отверстие от пули, но я не сомневалась, что оно так и выглядит, во всяком случае, в американских боевиках оно именно такое, а в Голливуде очень следят, чтобы такие вещи были правдоподобны. Кроме этих очаровательных деталей во внешности трупа многое было не в порядке. Складывалось впечатление, что перед тем, как убить, его долго и жестоко избивали. Он был до такой степени не в порядке, что я даже не сразу его узнала. А ведь это был тот самый Валентинин «троюродный брат», который чуть не затащил меня в субботу в свою машину. Хорошо же над ним потрудились, если я не сразу его узнала! Зато второго человека на этой фотке я узнала сразу. Еще бы мне его не узнать, если это была я сама.
Я собственной персоной стояла над трупом, и выражение моего лица можно было трактовать как решительное, энергичное, целеустремленное, но раскаяния в нем не было, хоть убей.
Я медленно втянула воздух сквозь сжатые зубы и откинулась на спинку стула. Потом еще раз внимательно осмотрела эту фотографию. Да, это была я, никаких сомнений, на мне был все тот же несчастный серый плащ, еще не обгорелый. Различимые на снимке детали обстановки были мне, вообще говоря, незнакомы, но они вызывали странное ощущение узнавания. Я не помнила эту комнату, но я в ней когда-то была. В висках у меня застучало, перед глазами поплыли красные круги, и на их фоне я увидела мертвое лицо, то же, что на фотографии. И тут же все исчезло. Я торопливо спрятала фотографию в сумочку, чтобы она не попалась на глаза нашим, из магазина, и внимательно осмотрела конверт. То, что на нем не было обратного адреса, я заметила еще до того, как его вскрыла. Но на нем не было ни марки, ни почтового штемпеля. Только адрес и мое имя, написанное аккуратным чертежным шрифтом.
Я спросила у Нины, каким образом попал к нам этот конверт. Она ответила, что первый раз его видит, я этому не удивилась.
На столе зазвонил телефон, и странный низкий голос – наверняка измененный – не поздоровавшись и не спросив, кто у телефона, произнес:
– Вы получили мое письмо.
Это не был вопрос, это было утверждение, констатация факта. Ответа он, по-видимому, не ожидал, и я молчала.
– Как вы понимаете, у меня есть еще фотографии.
– И чего вы от меня хотите? – не выдержала я.
– Я хочу, чтобы вы отдали не принадлежащую вам вещь, – и он снова надолго замолчал.
Это его молчание и шорохи в трубке нервировали меня и пугали даже больше, чем сами его слова. Он на это и рассчитывал.
– Я не знаю, чего вы от меня хотите! Оставьте меня в покое!
– Вы просите невозможного. Мне нужно получить эту вещь. Вам – получить фотографии. Мы совершим обмен, и тогда я от вас отстану.
– Но у меня ничего нет!
– Вы ошибаетесь.
– Скажите хотя бы, что это такое!
– Я вижу, вы не хотите со мной сотрудничать. Это может очень дорого вам обойтись. Убийцу ищет полиция. Вы понимаете, куда я могу передать эти фотографии.
В трубке раздались короткие гудки. Я положила ее на рычаг. Мне было так страшно, как никогда в жизни. И не столько даже я боялась того шантажиста с его механическим голосом и театральными паузами и его угроз, хотя они были весьма конкретны и серьезны, сколько того, что его слова были правдой, что я действительно могла быть убийцей. Фотография не лжет, я была там, значит, правда и все остальное. Я еще раз внимательно посмотрела на снимок. В субботу вечером я была в такой ярости, что могла бы задушить Вадима голыми руками. Но это аллегорическое выражение. А на самом деле так избить его я бы не смогла. И привязать к креслу. Кроме того, я не умею пользоваться огнестрельным оружием. Да и где бы я его взяла? Да, но полиция-то этого не знает, для них фотография будет несомненной уликой… И тогда я действительно испугалась ужасно.
Валентина открыла дверь своим ключом и в темной прихожей натолкнулась на лежащего Цезаря.
– Черт, вечно под ногами валяется! Одна шерсть от него!
Цезарь тихонько проворчал что-то в ответ, Валентину он не любил, она его, впрочем, тоже. Муж был дома, что женщину удивило, ведь всего четыре часа.
– Здравствуй, Валя.
– Ты что сегодня в такую рань? – раздраженно спросила она вместо приветствия.
– Так вышло, – уклончиво ответил он.
Она заметалась по комнате, рассерженно открывая ящик и разбрасывая вещи. Ноготь зацепился за одежду и сломался.
– Черт! – В голосе ее послышалась неприкрытая злость. – Не говори под руку!
– Что с тобой происходит? – Он был очень серьезен. – Валентина, что с тобой случилось в последнее время?
– Что ты привязался? – заорала она. – Нашел время!
– Не кричи, у матери гости.
– Опять этот божий одуванчик сидит?
– Он-то чем тебе помешал? Но мы отвлеклись. Ты не ответила на мой вопрос – чем ты сейчас занимаешься, у тебя что, неприятности?
Она посмотрела на него внимательно. Знал бы он, какие у нее неприятности! Вся столь тщательно налаженная операция летит в тартарары. Эта девчонка спутала ей все карты. И как это у нее, Валентины, не хватило ума сообразить, что с ней не надо связываться! Слишком хороша, мужики теряют голову! И теперь она, Валентина, может потерять не только деньги, но и кое-что похуже.
– Я жду ответа, – напомнил о себе муж.
– Ты никогда не вмешивался в мои дела, откуда такой интерес сейчас? Обычный бизнес!
– Обычный бизнес? – недоверчиво переспросил он. – Я звонил в твою фирму, ты уже два месяца там не работаешь.
– Я нашла другую работу! – Против воли ее голос прозвучал так, словно она оправдывалась.
– Валентина, я сам работаю в коммерческой фирме. Работа там подразумевает какую-то дисциплину. А ты уходишь и приходишь нерегулярно, то вообще в будний день сидишь дома, а то вдруг в воскресенье с утра сорвалась и убежала на полдня. Куда ты ходила?
– По делу, – коротко ответила она.
– Что это за сомнительные дела, которые ты скрываешь от всех?
– Между прочим, этими сомнительными делами я заработала все это, – она повела рукой.
