– Ну и ну, – задумчиво произнес Пятаков, – значит, Вера Сергеевна и дома у Аделаиды бывала…
– Бывала раза два, – поддакнула Марина.
«Надо будет с ней поговорить, – подумал Пятаков, – не видела ли она у Аделаиды кого-нибудь подозрительного?»
В церкви неожиданно сделалось тесно и шумно – приехала телевизионная бригада. Техники забегали с осветительными установками, потащили провода, отодвинули батюшку и церковных служек на второй план. Телевизионщики мгновенно сумели внушить всем, что именно они здесь самые главные. Они переставили гроб (на прежнем месте он плохо смотрелся), погасили свечи (от них шли блики), включили свое освещение и разрешили наконец начать.
Интересно, что все тут же приняли навязанные им правила игры. Батюшка приосанился и старался все время смотреть в камеру, только что не посылал зрителям свое благословение. Не успел он толком начать службу, как наглая журналистка остановила его и попросила начать все с самого начала: у них что-то не заработало. Батюшка нисколько не удивился и безропотно начал снова.
Шанхайский, конечно, забыв про похмелье, оказался в первых рядах и начал размашисто театрально креститься в самые неподходящие моменты, а когда батюшка закончил службу, попытался выскочить на его место и произнести прочувствованную траурную речь о влиянии творчества Аделаиды Верченых на мировой художественный процесс и о своих собственных плодотворных встречах с означенной Аделаидой, но тут уж священник не выдержал и объяснил ему, что церковь – не место для митингов, даже траурных.
Шанхайский расстроился, но его быстро утешил Валидолов, который знаками азбуки глухонемых выманил его из церкви и угостил коньяком из фляжки, предусмотрительно захваченной им с собой на случай длительного ожидания на морозе.
Народ начал потихоньку покидать церковь, по традиции перемывая косточки самой покойной, всем ее друзьям и родственникам, а заодно и всему околохудожественному Петербургу. Владимир Иванович обратил внимание на дородную блондинку в черной шляпе с широкими полями и вуалью.
«Галина Белая», – шепнула секретарша Марина в ответ на его вопросительный взгляд и объяснила, что Белая Галина, закадычная приятельница покойной Аделаиды, не то колдунья, не то ворожея, черт ее знает. Специализируется она на вопросах любви и брака: возвращает мужей и любимых, готовит приворотные зелья и занимается прочей, на взгляд нормальных людей, несусветной ерундой. Пятаков помотал головой, это имя ему что-то напоминало, но в свете прошедших событий он был так расстроен, что не вспомнил.
Галина Белая неторопливо пробиралась в толпе, изображая всей своей фигурой глубочайшую скорбь. Для довершения образа она даже пару раз всхлипнула. Пускай все окружающие видят, какой она сердечный ранимый человек – это может быть полезно.
В действительности душу Галины Белой раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, она мучилась угрызениями совести – вот ведь, пожелала Аде: «Чтоб ты сдохла!», а ее и впрямь убили. С другой стороны, она ощущала небывалое торжество: вот как пожелала, так и случилось. Неужели она действительно близка к неким высшим силам, неужели там наверху прислушиваются к ее желаниям?.. А ведь такое – не пустяк! Это может здорово помочь ей в работе, потому что покойная Аделаида была права в одном: главное – деньги! Пока есть деньги, будет и любовь…
После похорон у Владимира Ивановича настроение было отвратительное. Кроме того, что сама процедура была достаточно тягостная, он еще поймал на себе несколько злорадно-любопытных взглядов и услышал перешептывания за спиной. Нервы, и так расшатанные после допроса у Громовой, стали совсем никуда. Тем не менее он взял себя в руки и отклонил предложение двух знакомых художников пойти куда-нибудь и помянуть Аделаиду как следует, а точнее – напиться. В последнее время он стал достаточно часто этим увлекаться. Так не годится, надо пойти в мастерскую и поработать, у него много неотложных дел, и среди них одно – очень важное. Дома он развел краски, приободрился и принялся за работу. Хорошо бы отключить телефоны, но нельзя: вчера он дозвонился, наконец, до жены в Гамбурге, вернее, говорил с ее хахалем Гербертом, тот обещал передать Маргарите его просьбу перезвонить. Он-то, может, и передаст, но вряд ли Маргарита позвонит…
Работа всегда его успокаивала. Володя отступил в сторону, придирчиво рассматривая дело своих рук. Может, зря он все это затеял? Верно говорила Маргарита, что он ненормальный, из прошлого века. Он вспомнил, как часто они ссорились перед ее отъездом, а потом мысли по инерции перешли на еще одну неприятную женщину – следователя Громову. Что она к нему прицепилась? Ручку нашла… Он понятия не имеет, как эта чертова ручка попала в квартиру к Аделаиде! Ладно, пусть они там сами разбираются. Громовой за это деньги платят, а он точно знает, что не убивал Аделаиду.
Наутро Пятаков позвонил в офис покойной Аделаиды. Трубку снял Глеб.
– Глеб, дорогой, примите мои соболезнования. Я хотел узнать, когда можно забрать мои работы?
– Почему вы хотите забрать их, Володя? У вас появился покупатель?
– Да нет, я просто думал, что со смертью Аделаиды Самсоновны…
– Мы сворачиваем деятельность? Нет, конечно, нам будет трудно без нее, но мы…
В этот момент кто-то, по-видимому, вошел к Глебу и заговорил с ним. Глеб произнес в трубку:
– Извините, Володя, одну секунду, – и заговорил с посетителем. Его слова были хорошо слышны.
– Да, конечно, эта работа еще у меня. У меня выпрашивали ее, предлагали огромные деньги, но я отказал. Я сказал, что этого Духовидова я обещал вам, что вы – большой ценитель и знаток его раннего творчества… Да, он у меня дома. Приходите сегодня часам к девяти, – и снова Глеб заговорил в трубку:
– Володя, и не думайте забирать работы! Мы не только не собираемся сворачивать экспозицию, наоборот, планируем расширять ее, у нас будут очень перспективные клиенты… и лично с вами, я думаю, мы будем плодотворно работать.
– Ладно, Глеб, тогда я зайду к вам на следующей неделе.
Повесив трубку, Пятаков усмехнулся: ну Глеб, ну и хватка! Все еще пытается всучить своему покупателю фальшивого Духовидова!
Около девяти часов в квартире Глеба Миногина раздался звонок. Выглянув в глазок и узнав гостя, он открыл один за другим все многочисленные замки, которыми пытался отгородиться от внешнего мира, и впустил посетителя в прихожую. Проводив его в гостиную, Глеб гостеприимно спросил:
– Может быть, кофе? Или что-нибудь покрепче? Коньячку, например?
– Коньяк – нет, а вот от чашечки кофе не откажусь.
Глеб прошел на кухню сварить кофе и заодно вытащить из-за дивана фальшивого Духовидова – он в сердцах засунул туда картину, решив, что покупатель окончательно сорвался с крючка, а придя сегодня домой, забыл о вечернем визите клиента и не привел картину заранее в божеский вид. Он торопливо смахнул с нее пыль и, взяв картину в одну руку, а джезву – в другую, вернулся в комнату.
– Может, все же решитесь на коньяк? У меня настоящий, армянский…
