Ноздри Ларисы раздувались, она поедала Никиту полным ненависти взглядом, но он упорно не реагировал на смену ее настроений.
– Это он вас послал? – прошипела Лариса, пристально глядя на своего не в меру осведомленного гостя.
– Нет, Антон Игоревич не посылал меня. Но я советую вам всерьез подумать о прощальном подарке, разговор о нем зайдет в ближайшее время.
Алепова одарила Никиту раздраженным и неприязненным взглядом. Он же продолжал смотреть на нее спокойно и доброжелательно, как смотрит голодный удав на появившегося в его клетке упитанного кролика.
Алепова все еще колебалась.
– Что вас смущает? Верность подруге? – наблюдая за актрисой, спросил Никита. – Не стоит преувеличивать значение женской дружбы. Ирина наверняка сумеет выкрутиться и из этой ситуации, она всегда умела устраиваться в жизни. Она и сейчас не бедствует. А вот вам придется отдуваться. Чего ради? Подумайте о себе, – дружеским тоном посоветовал Никита. – У меня не так много времени, чтобы решить эту проблему, – озабоченно взглянув на часы, проговорил Никита. – Если вмешается полиция, вся ваша компания пойдет под суд паровозом. Возможно, кроме Ирины. Ее будет сложно припутать к этой истории, к тому же она сумеет найти себе стоящего адвоката, да и супруги Семизеровы не допустят ареста матери их внука, как бы они к ней ни относились. Так что вы решаете? – поднимаясь, спросил Никита.
Таисия все это время сидела молча, напряженно сжимая ладошки, боясь спугнуть удачу, испортить Никите игру.
– Ладно, – выдохнула, сдаваясь, Лариса. – Восьмидесятый километр Дмитровского шоссе. Дачный поселок. Она там, в подвале сидит.
– Прекрасно, – похвалил ее Никита, никак не выдавая своей радости. – Кому принадлежит дача?
– Ирке. Она ей давно, еще от бабушки досталась. О ней практически никто не знает, – неохотно пояснила Лариса и, подойдя к холодильнику, достала себе бутылку пива. Кажется, она плюнула на все и решила больше не изображать из себя леди.
– Кто ее караулит? – изучая в айфоне карту Московской области, спросил Никита.
– Петька Сизов, он сейчас без работы, – закуривая, ответила Лариса.
Она еще и курит, выдохнула про себя Таисия, наблюдая, как у нее на глазах происходит разрушение личности.
– Может, Володька еще Филимонов, который Берию играет. Он занимается с ней сексом. Больше, наверное, никого.
– Сексом? Зачем? – оторвался от карты Никита.
– Типа, задумка такая, Берия же к бабам не равнодушен был. Для поддержания легенды, – выпуская дым и делая глоток прямо из бутылки, поделилась Лариска.
Никита очень пристально и выразительно посмотрел на Алепову, но той, кажется, было уже все равно, кто и как на нее таращится. Она прямо на глазах хмелела, хотя успела выпить всего полторы бутылки. Может, на старые дрожжи легло? Таисия алкоголем не увлекалась и представить себе Ларискино состояние и процессы, происходящие в ее организме, не могла.
– Зачем вам понадобилось похищать Марию Семизерову, какую угрозу она могла представлять для Ирины? – строго спросил Никита, глядя в помутневшие глаза актрисы Алеповой.
– Так эта дура залетела от Ильи, а аборт делать не спешила, – охотно пояснила Алепова. – Надо было как-то подтолкнуть.
– Наследство, – коротко кивнул Никита.
– Именно, – согласилась Лариса.
– А насиловать зачем?
– Затем, – зло выплюнула Лариса, – чтобы у этой дуры крыша поехала, чтобы управляемой стала и покладистой! А если ее спросят, кто тебя насиловал и в подвале держал, чтобы всем так и рассказывала – Берия Лаврентий Павлович, – хихикнула Лариска, радуясь коварству своей выдумки, – путешественница во времени фигова! И чтобы линяла в свой гнилой Питер и никогда больше здесь не показывалась. – Ни сожаления, ни раскаяния в актрисе Алеповой не наблюдалось.
– Да как же вы могли? – не сдержалась на этот раз Таисия. – Она же была вашей подругой! – Подлость Алеповой, ее цинизм и низость просто не укладывались в Таисином сознании.
– Ага, подруга! – захихикала Лариса, скривившись в презрительной ухмылке. – Бланманже в киселе! Фифа самодовольная! И как только она смогла такого мужика урвать, как Илья? Ни рожи, ни кожи, характер – ни рыба ни мясо. Да, вообще, пустое место, амеба одноклеточная! – брызгала злобой Алепова. – Да ее все в тусовке не переваривали. Этой дуре повезло в жизни устроиться, так она, идиотка неблагодарная, сама все разрушила и ходила плакалась всем в жилетку, как ей, бедняжке, живется нелегко. Как ее муж обидел, черствый и жестокий эгоист. Борщей ее не оценил! А сама в чужой-то квартире на Садовом обустроилась! – Лариса снова сделала солидный глоток. – Мы все наизнанку выворачиваемся, чтобы пробиться и на хлеб заработать, а эта стерва! – Лариса попыталась что-то еще сформулировать, но не вышло, тогда она тряхнула головой и, потерев ладонью лицо, снова заговорила: – А какие эта сволочь рецензии писала?! Сама полное ничтожество, а туда же! Друзья-подруги, – кривлялась Лариса.
Таисия слушала ее с ужасом. Какой же дурой была Машка Семизерова, если считала эту женщину своей подругой. Неужели она не чувствовала фальши в их отношениях?
– Сколько Севка Серпуховский за ней ухлестывал, какие дифирамбы ей пел – и умная она, и красивая, и утонченная, и стихи ей читал, и до дома провожал, и ручку целовал, а эта стерва пришла к нему на премьеру и таким дерьмом облила. Вон журнал валяется, можете полюбопытствовать. Так что ее забесплатно и с удовольствием бы пол-Москвы отымело. Еще бы в очереди стояли и доплачивали! – Лариса разразилась хриплым, почти непристойным смехом. Теперь она не выглядела ни красивой, ни привлекательной, даже стройной не казалась.
– Собирайся. С нами поедешь, – прерывая поток пьяных откровений, распорядился Никита.
– Обойдешься. Катитесь сами, – вяло возразила Алепова, но ехать ей, естественно, пришлось.
Глава 31
Удивительно. Как за все эти дни она ни разу не вспомнила о том, что внутри нее живет жизнь. Крошечная, беспомощная, но жизнь. Ребенок. Ее ребенок. Ее и Ильи.
Она сидит здесь уже – Маша обернулась на стену и взглянула на маленькие царапинки, которые наносила вилкой на стене у кровати, – раз, два… уже семнадцать дней. Она научилась различать малейшие шорохи и звуки, раздававшиеся наверху. Различать шаги. Теперь она заранее знала, когда ей ждать своего ненавистного гостя. Он приезжал обычно под вечер. Иногда пьяный, иногда трезвый. Трезвый он приходил к ней быстрее, а пьяный мог подолгу к ней не заглядывать. Несколько раз он приезжал с компаниями, с другими женщинами, но к ней все равно почему-то приходил. Зачем? Привык, может быть?
Маша больше не делала попыток его соблазнить, просто терпела и все. Терпела, думала в это время о себе, о том, что ей делать, когда заключение ее закончится, и ни разу не вспомнила о своей беременности. Ни единого раза! Наверное, она монстр. Чудовище, эгоистичное и жестокосердное! Иначе как она могла забыть? Ведь говорят, что материнский инстинкт у женщины самый сильный. У нормальной женщины. А она?
