– Не говори! А как тебе гол на последней минуте? – включился в разговор Иван Рыбин из соседней редакции. – Да за такие бабки, что получают, они должны носом землю рыть!
– Зажрались. Я всегда говорила, что им зарплату надо урезать, а премиальные за выигранные матчи повысить. Вот тогда они будут зады рвать, а не спать на поле! – горячо поделилась своим мнением Таисия. – Все нервы вытрепали, хоть телевизор не включай!
– А я вот думаю, что премиальные не помогут, – покачал головой Олег из журнала «Охотники и охота», базировавшегося на одном с ними этаже офисного центра.
Разгорелся жаркий спор, каждый из присутствующих отстаивал собственный рецепт оздоровления отечественного футбола.
Когда стало ясно, что мнения болельщиков окончательно разошлись, они молча развернулись в разные стороны.
Таисия была страстной болельщицей. У нее не было старших братьев, впрочем, и младших тоже, которые могли бы пристрастить ее к игре, она была не замужем и проживала вдвоем с мамой. Но она обожала футбол!
Почему? Трудно сказать. С одной стороны, Таисии была интересна игра, с другой – ей было куда интересней обсуждать с мужиками на работе футбол, чем с девицами тряпки, шляпки и кавалеров, которых у самой Таисии, к слову сказать, не было вовсе. А если заглянуть еще глубже, то Таисии казалось, что такое увлечение позволяет ей быть не такой несчастной в глазах окружающих. Старая дева с футболом выглядит не так жалко, как старая дева с котами и мулине.
Таисия хмуро взглянула на собеседников, зачерпнула из плошки орешков и молча покинула буфет.
И куда эта Машка запропала? Может, и впрямь проспала? Раньше с ней такого не случалось, девица она дисциплинированная, но мало ли что? Может, заболела? Тогда почему мобильник отключен?
Таисия в пятый раз за день набрала Машкин номер.
В принципе, заболела Машка или нет, сдаст она вовремя рецензию или получит по шее от главреда, – не ее, Таисии Конопелькиной, дело. С Машкой они никогда особо не дружили, даже приятельницами не были, просто коллеги. Но так уж была устроена Таисия, что не могла не влезть не в свое дело. Не могла, и все тут. Тасина мама часто говаривала, какое это счастье, что они живут в отдельной квартире! Жили бы в коммуналке – соседям от Таисии покоя бы не было. Ее интересовало все: ремонт труб в подъезде, собрание в жилконторе, роман замдиректора с главным бухгалтером, прибавка к пенсии уборщицы Зои Петровны, хронические аденоиды у сына Вики Литвиновой, пьющий свекор Римки Барышевой и прочее, и прочее. Причем интерес ее был не праздным, а деятельным. Она не просто слушала про аденоиды, а искала хорошего лора, активно отстаивала права собственников в жилконторе, звонила в пенсионный фонд, чтобы уточнить размер прибавки к пенсии для Зои Петровны. Поэтому, наверное, у Таисии и личной жизни не было – потому что была насыщенная чужая жизнь по соседству, а вовсе не потому, что она носила одежду немодного пятидесятого размера.
Машка не отвечала. Может, домой к ней смотаться? Вдруг случилось что-то, все-таки она одна живет, озабоченно размышляла Таисия.
К обеду Маша Семизерова не появилась. На следующий день тоже. Телефон ее не отвечал. Дома ее не застали. Таисия Конопелькина два раза ездила.
Куда подевалась сотрудница музыкальной редакции журнала «Искусство для искусства», было не ясно.
Но самое отвратительное, что никому до этого не было дела. Никому, кроме Таисии.
– Ой, да расслабься ты, – отмахивались от нее одни. – Может, с любовником на море укатила, вернется, больничный предъявит, и всего делов.
– Да может, она к родителям умотала, а нас в известность не поставила, – пожимали плечами другие.
Но Тася чувствовала: дело тут не чисто. Шел третий день, от Семизеровой не было ни слуху ни духу. Надо звонить родителям. Или не надо? Вдруг с Машкой все в порядке, а она пожилых людей до обморока доведет? В редкие моменты сомнений Таисия предпочитала советоваться с мамой.
Мама работала учителем в музыкальной школе, которую в свое время окончила и Таисия, и возвращалась домой поздно, так что до ее прихода Таисия успела приготовить ужин.
– Даже не знаю, – задумчиво проговорила мама, и между бровей ее залегли две строгие морщинки. – Было бы неплохо для начала разыскать ее подруг. Родителей тревожить – это последнее дело. Ты подумай, что бы со мной было после такого известия? – вздохнула она протяжно и звонко хрустнула долькой морковки. – Хотя и затягивать не стоит.
Вымытая, вычищенная, нарезанная дольками морковь, свежие огурцы, стебли сельдерея и листья капусты были художественно разложены на красивом фарфоровом блюде посередине кухонного стола и составляли основную часть Тасиного ужина. Таисия в очередной раз худела. Художественное оформление должно было пробудить аппетит и вызвать у сотрапезников хотя бы эстетическое наслаждение.
Не вызывало. Таисия, тяжко вздохнув, потянулась к блюду и ухватила бледно-зеленый стебель сельдерея.
– Может, стоило все это в салат покрошить? – с сомнением спросила мама, глядя в страдальчески сморщившееся лицо дочери.
– Ага, и сметанкой двадцатипроцентной заправить, и хлебушка свежего ржаного вприкуску, а на завтра плюс триста граммов, – буркнула, страдальчески скривившись, Таисия. – Нет уж! А насчет подруг ты права. Разыщу. А главное, надо выяснить, с кем она встречалась накануне, кто видел ее последней! – загорелась Таисия и, прихватив три морковки и кочерыжку, поспешила к себе.
Анна Аркадьевна лишь покачала головой вслед дочери. Не такой она представляла себе ее будущее лет двенадцать назад.
В детстве Тася была звездой. Десять лет назад она организовала в музыкальной школе детский оркестр, была его дирижером, идейным вдохновителем и гордостью музыкальной школы. Про оркестр даже в газетах писали, его по телевизору показывали, а гастроли, а конкурсы? Коллеги поздравляли Анну Аркадьевну, прочили Тасе большее будущее. Потом было музыкальное училище, потом почему-то журфак, потом это дурацкое издание – «Искусство для искусства». Кто только придумал это нелепое, вычурное название? Впрочем, вполне в духе времени. Напыщенно, бессмысленно, форма ради формы. И никакого содержания. На него девочка тратит свое время, свой талант, вздыхала Анна Аркадьевна. А главное, что личной жизни у дочери совсем нет. И диеты не помогают. Да не в диетах дело.
Анна Аркадьевна с тоской осмотрела стол, встала, достала из холодильника куриную грудку, банку сметаны, чеснок и принялась готовить нормальный ужин. Тася хоть и поворчит, но потом поест. А то придумала – сыроедение. Чушь. Сейчас девушки с формами снова в моде.
А про личную жизнь…
Анна Аркадьевна вспомнила, как по молодости они с подругами сплетничали о неустроившихся, не нашедших личного счастья приятельницах, как осуждали их за разборчивость, нерешительность, за привязанность к маминым юбкам и излишнюю скромность. И вот сейчас по прошествии десяти-пятнадцати лет сама Анна Аркадьевна неожиданно и необъяснимо превратилась в мать неустроенной великовозрастной дочери, не имеющей личной жизни и практически потерявшей надежду эту самую жизнь устроить. Ужасно. И не понятно, чем помочь ребенку. Может, квартиру разменять, предоставить ей больше свободы, чтобы девочка строила личную жизнь без оглядки на мать, мучительно размышляла Анна Аркадьевна, переворачивая курицу на сковородке, пока Таисия с упоением занималась поисками Маши Семизеровой. С упоением, потому что в конце мая – начале июня Таисию всегда мучила смутная тоска. Именно в эти месяцы волшебного цветения, яркого солнца, свежей зелени и первого тепла она особенно остро ощущала свою некрасивость и одиночество. Кругом закручивались новые любовные романы, цвели сирени и девушки, глаза мужчин светились особой весенней заинтересованностью. Но все это проскальзывало мимо Таисии, словно она смотрела на жизнь из-за стеклянной витрины. И хотя она никогда и никому не призналась бы в этом, чувствовала Таисия себя униженной и ощущала в эти месяцы, как жизнь ее утекает в небытие, бездарно, бессмысленно, по часам и минутам, самое чудесное и драгоценное время испаряется бесследно, впустую, без впечатлений, без радости, без надежды.
