– Сложно сказать. Бог не дал, – пожала плечами Нина Константиновна. – А может, от нелюбви. Не любила она своих мужей, так, выходила за них от одиночества, надеялась, что склеится, – поймав вопросительный взгляд Таисии, пояснила она. – Всю жизнь Зоя любила одного-единственного человека, и он ее любил, но не сложилось. Опять же из-за Елены Александровны. Развела она их.
– С мужем?
– Нет, женаты они не были. Дружили еще со школы. Ваня был на год нас старше, он в восьмом классе в Зою влюбился. Впрочем, Зоя была красавицей, за ней полшколы ухаживало. Но она выбрала Ивана. Потом он в военное училище поступил. За Зоей очень серьезно ухаживал, жениться хотел, и она только и мечтала, чтобы за него замуж выйти и от матери уехать, хоть на Камчатку, хоть в тайгу, хоть в пустыню. Не получилось. А ведь он ее всю жизнь любил. Даже когда женился и уже дети пошли. Все равно, когда приезжал – первым делом к Зое с цветами и предложением руки и сердца, – покачала головой Нина Константиновна, сожалея о чужой несложившейся жизни.
– Ваня – это Иван Алексеевич Трубников? – уточнил Тамерлан, заглянув в записную книжку.
– Именно.
– А почему же мать Зои Борисовны не разрешила им пожениться? – с горящими от любопытства глазами спросила Таисия.
– Зоя всего не рассказывала, но чем-то ее матери семья жениха не угодила, – сердито поджала губы Нина Константиновна. – Я Зое говорила, чтобы она плюнула на все и вышла за Ваньку, хватит ей уже ради матери своим счастьем жертвовать. Мало та ей в детстве крови попортила своими причудами, так теперь еще жизнь ломает. Но Зоя мать очень жалела и любила, за что – не пойму, и на все ради нее была готова.
– Даже на переход во времени? – словно сам себе проговорил Тамерлан.
– Да. Это была последняя самая безумная ее идея. Не удивлюсь, если подкинула ее Зое Елена Александровна, она на удивление пребывает в ясном сознании. Насколько его вообще можно счесть таковым у человека, страдающего маниакальным психозом. Скорее всего, так и было.
– А этот диагноз ей поставил врач? – зачем-то уточнил Тамерлан.
– Нет, я, – буркнула Нина Константиновна, поправляя свою удивительную прическу. Лицом и прической Нина Константиновна напоминала Таисии женщин Серебряного века. Но только пока молчала. Ее манера речи, взгляды, суждения были плоть от плоти века нынешнего, резкие, жесткие, слегка циничные. – Я же говорила, Зоя отказывалась показать мать специалистам. Мне кажется, она и сама под конец жизни заразилась этой манией, иначе не обратилась бы к вам со столь абсурдной просьбой. – Она взглянула на Тамерлана и спросила в лоб: – Много вы с нее содрали?
От такого перехода и прямолинейности Тамерлан чуть с дивана не съехал под насмешливым взглядом Таисии.
– Ладно, молодой человек, не смущайтесь. Вам хотя бы не наплевать на ее судьбу. Мне Вера, домработница, рассказывала, что это вы тревогу подняли. А то бы эта старая галоша до следующей зарплаты Зои не хватилась, – усмехнулась своей жесткой усмешкой Нина Константиновна. – Так куда же Зоя все-таки делась? Жива ли еще?
Взгляд Нины Константиновны, требовательный и пристальный, был обращен на Тамерлана, значит, вопрос был не риторический.
Тамерлан взглянул профессорше в глаза и твердо проговорил:
– Пока жива. Я уверен.
– Что ж. Дай-то бог.
Глава 24
– Павел Евграфович, что же теперь делать? Вы думаете, это из-за креста Лиду убили? – взволнованно спросил Николай, возвращаясь в кабинет. Он только что проводил Лелю на выход.
– Да. Голову могу дать на отсечение, хотя доказательств пока никаких, – качнул головой Кочергин. – Крест – нешуточная ценность, знатоки за него большие деньги могут заплатить. А интерес он может представлять именно для коллекционеров. И потом, крест в семье хранился тайно, о нем не рассказывали, его берегли как святыню. Да и как показала экспертиза, Артемьеву перед смертью пытали. Понимаешь? Все одно к одному.
– У нее хотели выпытать, где хранится крест? – переспросил бледный Коля, которому память услужливо подсунула образы изуродованного девичьего тела.
– Возможно. И она эту тайну не открыла. Предпочла погибнуть, – задумчиво проговорил капитан.
– А Леля так просто отдала! – с горечью воскликнул Николай.
– Да, отдала. Первому встречному. И где теперь его искать? – мрачно проговорил Кочергин, потирая привычным жестом щеки.
– Может, у смежников пробить Абрамова этого, Леонида Сергеевича? – предложил лейтенант, прямодушная натура которого всегда требовала простых ходов и решений.
– Почему бы и нет? – махнул рукой Кочергин. – Хотя подборку аферистов и воров, подходящих под описание Лели Артемьевой, подготовь, пусть посмотрит, вдруг кого-нибудь опознает. И парнишку этого надо допросить: где, когда, при каких обстоятельствах видел Лиду с этим типом. Может, он еще какие-нибудь детали добавит.
В ярко освещенной комнате вокруг овального, накрытого темной скатертью стола сидели три женщины с похожими правильными чертами лица и одинаковым суровым выражением серо-зеленых глаз. Перед ними у стола стояла девушка с понурой головой и заплаканным лицом, в пестром ситцевом платье, с одним спущенным носком и небрежно завязанным на конце косы бантом – Леля Артемьева.
– Как ты могла? Зачем? По какому праву? – Голос матери звучал холодно, обвиняюще, словно голос сурового судьи.
Тетки, ее родные любимые тетки, такие добрые, такие с детства дорогие, сидели рядом с мамой с такими же чужими и отстраненными лицами.
Леля тихо плакала, не имея сил ответить. Вчера мать зачем-то полезла в тайник. Хотя со дня смерти Лиды она делала это часто. Просто Леля легкомысленно забыла об этом, когда отдавала крест. И вот тогда-то все и началось. Леля, конечно, сразу же во всем призналась, рассказала и про офицера госбезопасности, и про следователя Кочергина, и про секретные документы, а мать, выслушав ее, отвесила ей звонкую, размашистую пощечину. Она ничего ей не сказала, а молча ушла к себе и больше из комнаты не выходила. Леля от обиды и страха плакала в столовой. Они жили в отдельной квартире, небольшой трехкомнатной квартирке, которую папе дали перед войной. Мама в одной комнате, они с Лидой в другой, и еще у них была общая комната, столовая, она же гостиная.
Когда слезы закончились, Леля набралась смелости и постучала к маме. Та не ответила. Леля просила под дверью прощения, объясняла свой поступок, обещала, что завтра им принесут заключение следствия. Ничего не помогало. Мама не отвечала. Леля так и уснула на диване в столовой. А утром приехали тети, Ольга Аркадьевна и Вера Аркадьевна. С Лелей они даже не поздоровались, а молча прошли в комнату и сели за стол. Наверное, мама позвонила им вчера ночью, когда Леля уснула.
Такого в их дружной семье еще никогда не было. Как бы дети ни шалили, как бы строго их ни наказывали, они всегда чувствовали, что их любят, что они часть семьи. Что вокруг них родные любящие люди, которые всегда придут на помощь, пожалеют, помогут. Что рядом всегда семья, большая, дружная, сплоченная. Раньше ее объединяла бабушка, она была цементом, скрепляющим их всех. Потом ее не стало, но чувство сплоченности не покидало их, и вот сегодня мама и ее сестры были, как и прежде, единым целым, а она, Леля, почему-то вдруг почувствовала себя одинокой, отторгнутой, беззащитной.
