– Да она же ничего не знает, – безнадежно махнул рукой Николай.
– Пригласи.
– Орлова! – резковато, по-казенному, как чужую, вызвал Николай сидевшую в коридоре девушку.
Они пришли все вместе: Соня, Оля и Женя, он видел из окна. Хотя им было назначено на разное время. Соне – на десять утра, Оле – на одиннадцать, а Жене – так и вовсе на двенадцать. Боятся, дрожат, наверное, думают, Соня выйдет первой и все им расскажет, невесело улыбнулся Коля. Нет, девушки, не так прост капитан Кочергин.
Соня вошла в кабинет крадущейся походкой. Взглянула на Николая в поисках поддержки, но тот демонстративно уткнулся носом в бумаги – изображал глубокую занятость. Пришлось девушке идти к столу Кочергина. Тот смотрел на вошедшую строгим холодным взглядом. Дрожащую Сонечку Орлову Николаю было жалко. Но ничего не поделаешь, работа есть работа, одернул он себя, глядя, как девушка присаживается на самый кончик стула.
Сегодня ее косы были подвязаны друг к дружке корзиночкой, а пестренькое ситцевое платье, миленькое и скромное, очень шло к ее раскрасневшемуся от волнения лицу.
Кочергин с минуту молча изучал девушку своим мертвым взглядом, а потом вдруг улыбнулся, и Коля услышал, как выдохнула свой испуг Соня.
– Здравствуйте, Соня. Меня зовут Павел Евграфович, я занимаюсь расследованием обстоятельств гибели вашей подруги Лиды Артемьевой, – по-дружески, теплым голосом представился Кочергин. – Я знаю, вы были подругами, поэтому я попрошу вас рассказать, каким человеком была Лида, – простодушно глядя на девушку, сказал Кочергин.
– Каким человеком? – удивленно подняла глаза на капитана Соня.
– Да, каким человеком?
Николай видел, как в Сониной душе облегчение борется с недоверием. Наконец она снова опустила глаза и проговорила бесцветным, неуверенным голосом:
– Хорошим.
– Сказать про человека, что он хороший, все равно что про изысканное кулинарное блюдо сказать, что оно вкусное. Не сладкое, горькое или острое, а только вкусное. Понимаете? – слегка улыбнувшись Соне, упрекнул Кочергин.
Соня его улыбки не заметила, потому что еще ниже наклонила голову и после минутного колебания заговорила каким-то неживым, спотыкающимся голосом.
– Лида была ответственным человеком, активной общественницей, хорошим товарищем, – словно давая характеристику на комсомольском собрании, выдавливала из себя безликие фразы Соня. Но плохо она знала капитана Кочергина, если рассчитывала отделаться от него этим жалким лепетом.
– Хорошим товарищем? – уцепился Кочергин за последнюю фразу. – Соня, а что, по-вашему, означает понятие «хороший товарищ»? – с искренним простодушием заглянул он девушке в лицо.
Николай перестал шуршать бумажками, создавая видимость деятельности, и тоже с интересом уставился на Соню.
– Хороший товарищ, – подняв глаза от коленок к потолку, проговорила Соня, словно готовясь отвечать урок, – это надежный друг, честный, верный, который не бросит в беде, не предаст, не обманет, – все увереннее и смелее говорила Соня.
– Соня, а себя вы считаете хорошим товарищем и надежным другом? – неожиданно перебил ее Кочергин.
– Да, конечно, – тут уж Соня оторвалась от потолка и смело посмотрела в глаза Павлу Евграфовичу.
– И если товарищ доверит вам важную тайну, вы никогда его не предадите, как бы туго вам ни пришлось? – продолжил тем же добродушным, без всякого напора голосом Кочергин.
– Нет, ни за что, – тряхнула головой Соня, и маленькие светлые завитки у нее на висках подпрыгнули, словно пружинки.
– А скажите мне, Соня, – доверительно спросил Кочергин, словно советуясь с девушкой, – как должен поступить настоящий товарищ, если его друг попал в беду?
Соня тут же вскинулась, готовая дать единственно верный ответ, но Кочергин не дал ей заговорить и продолжил так же неторопливо:
– А чтобы помочь товарищу, спасти его, надо выдать его секрет. И человек понимает, что секрет этот нехороший, нечестный. И вот на одной чаше весов – спасение товарища, а на другой – глупый, стыдный секрет. И человек знает, что, если он спасет друга, выдав его тайну, тот его может никогда не простить, отказаться от него, посчитать предателем, но зато он будет спасен. А если человек будет и дальше верно хранить секрет, то потеряет друга навсегда, тот просто погибнет. Погибнет из-за того самого глупого, постыдного секрета. Вот как быть человеку в этой сложной ситуации? Как поступить верному товарищу? Что спасать, что предпочесть?
Николай слушал своего начальника не дыша и со смешанным чувством наблюдал за девушкой. А ведь действительно нелегкий выбор. Прослыть предателем, но спасти человека или хранить сомнительную верность, пожертвовав жизнью друга? Для Николая выбор был ясен. Он видел Лиду Артемьеву висящей на крюке в подвале гастронома. А какой выбор сделает Соня?
Эх, надо бы ей фото показать с места преступления, кусая губы, размышлял Николай и не знал, что предпринять. Кочергин четко распорядился: что бы ни происходило во время допроса, не вмешиваться и рот не открывать.
Соня молчала, сосредоточенно нахмурив брови и сжав в тонкую линию губы. Кочергин тихо отодвинул ящик стола и достал оттуда конверт. Вынул из него несколько фотографий и не спеша разложил на столе.
– Вот, взгляните, – суховато предложил он Соне, и Николай с облегчением выдохнул. Сообразил капитан.
Соня сперва мельком, несмело взглянула на фото, потом еще раз, и когда она дрожащей рукой взяла со стола один снимок, Коля увидел, как по лицу ее расползается ужас. Было видно, как ей хочется бросить фотографию и как она не может оторваться от нее. Кочергин, сжалившись над девушкой, пришел ей на помощь и забрал у нее из руки фото. Потом сгреб снимки со стола и прямо так, без конверта, положил их в ящик.
В кабинете установилась гнетущая тишина. Кочергин сидел, откинувшись на стуле, и выжидательно смотрел на Соню.
– Простите меня, – сказала она тихо, едва шевельнув губами, – простите. Я… не знала. Не думала, – она покачала опущенной головой, а потом, неожиданно уронив руки на стол Кочергина, разрыдалась.
Выпив воды и как следует высморкавшись, Соня рассказала следующее.
Примерно за месяц до смерти Лида пришла в школу вся сама не своя. Но девчонки сперва этого не заметили, пока не пришло время идти на физкультуру. Вот тут Лида как-то занервничала, стала жаловаться на головную боль, на живот, девочки заволновались, предложили пойти к врачу, позвонить маме, Лида вроде как согласилась. Потом вдруг отказалась. Сказала, что лучше попросит разрешения у Валентины Викторовны, учительницы по физкультуре, не заниматься в этот день.
В принципе, ничего особенного здесь не было, иногда все девочки так делали. Учительница разрешала, если речь не шла, допустим, о Зине, которая любила приврать, лишь бы не заниматься. Но Лида – другое дело. Она физкультуру любила и без причин с занятий не отпрашивалась. Но после уроков девочки пристали к Лиде – что произошло, потому что было ясно, что дело здесь нечисто. Лида весь день была рассеянной, отвечала на вопросы невпопад, смеялась как-то нервно и не всегда вовремя, на уроках была несобранна. После долгих отнекиваний Лида наконец взяла с подруг все возможные клятвы и рассказала вот что.
