Задержанных я предупредила, что переодеваюсь в полное охотничье снаряжение только по требованию закона, а не потому, что планирую насилие. В первый раз, как я должна была переодеться на месте действия и появилась в полном снаряжении, задержанный вампир впал в раж – он решил, что я собираюсь убить его на месте. Пришлось в конечном счете сделать именно это, а ведь можно было доставить его живым. Очень многие законы кажутся удачным решением, пока не испытаешь их в реальной жизни. Тогда вылезают дефекты, и некоторым они могут стоить жизни.
Вампиры смотрели вытаращенными глазами, некоторые были перепуганы, но в раж никто не впадал. Я их предупредила.
Потом я помогла перевезти первую партию в древнем лифте и погрузить в укрепленный фургон, который у нас для противоестественных преступников. У нас есть один фургон, который выдерживает силу вампиров и оборотней, пытающихся прорваться сквозь металл. Один. Это значит, что еще пятнадцать вампиров остались стоять на коленях в обычных наручниках и кандалах – точно таких же, какие так легко разорвал в допросной вампир Барни. Если действовать по букве инструкции, мне надо было бы отрубить головы и вырезать сердца четырех мертвых вампиров, лежащих кучей на полу, но делать это на глазах других вампиров было бы гибельно. Это значило бы дать им понять, что терять им нечего, и вот сейчас лучший шанс вырваться на свободу. Поэтому я ждала. И, похоже, не все понимали, почему я жду.
Лейтенант Биллингс выше меня, но когда я в боевых/походных сапогах, все в этой комнате меня выше, кроме некоторых вампиров. А я была рада, что у меня в вампирском наборе в машине были еще и сапоги. Они не очень подходят под юбочный костюм, но в любом случае лучше, чем босиком. Биллингс, похоже, думал, что его шесть футов роста и борцовское мускулистое сложение произведут на меня впечатление: он надо мной навис и рявкнул прямо мне в лицо:
– Я жду, пока вы сделаете свою работу, маршал Блейк!
– Я ее сделала, лейтенант, – ответила я, показав на штабель тел рядом с нами.
– Вы сделали часть работы, Блейк. – Он стоял так близко, что даже изогнул торс надо мной. Кто угодно перетрусил бы, если бы мужик такого размера так над ним навис, но на меня не очень действует. Слишком часто мне в лицо рычали вампиры и оборотни. А человек, как бы он ни был зол, впечатляет меньше. И еще отчасти меня манил его гнев – как может манить знатока бутылка хорошего вина. Нёбом я чувствовала эту злость, как будто ее чуть-чуть отпила уже, и надо только шевельнуть языком и проглотить. Когда-то я приобрела способность питаться энергией гнева – такой тип энергетического вампиризма, но законы этого не ловят, и вполне законно было бы выпить весь его гнев. Но если бы кто-то из сверхнормальных копов почуял, что я делаю, могли бы возникнуть вопросы. И уж Биллингс бы точно заметил, что в его эмоции вмешиваются. Я воздержалась, но восхищение этим гневом помогло мне сдержать собственную вспыльчивость и на его вспышку не слишком обратить внимание.
Ответила я спокойным голосом, буднично, прямо в это покрасневшее лицо. Говорила мирно, поскольку не хотела давать пищу его гневу и не хотела усиливать искушение сделать его гнев своей пищей. Оба убитых сотрудника были его людьми. У него было право злиться, и я знала, что пока он на меня орет, ему удается справляться с горем. Люди на многое способны, чтобы сдержать первый приступ истинного, наизнанку выворачивающего горя, потому что как только ты его почувствуешь, оно тебя уже не оставит до окончания процесса. А стадий у этого процесса пять. Первая – отрицание. Когда видишь у своих ног мертвые тела, эту стадию пропускаешь почти незаметно, но не всегда к следующей стадии переходишь по порядку: горе – это не строгая последовательность этапов. Можно через стадии перескакивать, можно застрять в той или иной точке, и даже возвращаться к стадиям, которые уже закончены. Горе не упорядочено, оно спутано, грязно и очень противно. Биллингсу хотелось на кого-нибудь наорать, и я тут пришлась к месту. Ничего личного, я это понимала. Вот я и слушала его рев и пропускала мимо ушей, за спину. Не вдумываясь и не воспринимая лично. Слишком много мне орали в лицо за годы работы, когда близкие валялись на земле мертвыми. Нам хочется отомстить, будто от этого станет лучше.
Иногда становится, иногда нет.
– Я закончу работу, Биллингс. Только сначала надо убрать задержанных.
– Слыхал я, что вы размякли. Похоже на правду.
Я приподняла бровь в его адрес.
Зебровски отошел от полисменов в форме, которых инструктировал, чтобы они охраняли вампиров. Здесь он был старшим по званию представителем РГРПС.
– Биллингс! – окликнул он его почти жизнерадостно, – Анита пристрелила трех вампиров, когда они стреляли в нас. Я в одном поучаствовал, но смертельные выстрелы во всех троих сделала она. Куда уж жестче ей быть?
Лицо его было открыто и дружелюбно, и голос тоже. Он знал, каково терять своих людей.
Биллингс обернулся к нему – ему любая мишень годилась.
– Пусть она закончит эту чертову работу!
– Она закончит, – ответил Зебровски, делая рукой успокаивающий жест. – Закончит, как только мы тут немножко разгребем толпу.
– Ну нет! – Биллингс ткнул пальцем в сторону скованных вампиров. – Пусть посмотрят, что с их дружками станется. Пусть знают, что их ждет! Пусть видят! Пусть, мать их так, видят, что будет с ними, с гадами, со всеми и с каждым! Чтоб знали гадские кровососы: копов в Сент-Луисе убивать нельзя! В нашем городе – нельзя! За это они сдохнут к хренам, и пусть Блейк сделает свою гадскую работу и покажет этим сукам, что их ждет впереди!
Последние слова он выкрикивал, нагнувшись к самому лицу Зебровски, так что даже очки ему слюной забрызгал.
– Пошли, Рей, выйдем пройдемся.
Зебровски взял его за руку, попытался отвести от мертвых вампиров и от меня.
Биллингс (которого, видимо, звали Рей) выдернул руку и подобрался к закованным коленопреклоненным вампирам. Они среагировали как люди – отшатнулись, на лицах страх. Господи, они все так недавно умерли, что лица еще остались человеческими.
Один из охранявших группу полицейских в форме встал перед ним – несколько неуверенно, но выполнил свой долг.
– Лейтенант…
Биллингс оттолкнул его так, что тот отлетел на два шага и чуть не упал. Рука его легла на рукоять дубинки, но бить лейтенанта он не мог. А разница в пять дюймов роста и добрых полсотни фунтов веса в пользу Биллингса не оставляла полисмену шансов – при невозможности применения спецсредств. Блин.
Биллингс ухватил ближайшего задержанного здоровенными руками и вздернул на ноги. Это был один из подростков, и Биллингс не больше верил в то, что это ребенок, нежели я.
– Биллингс! – заорала я.
Если он и слышал, то никак этого не показал.
– Рей! – крикнул Зебровски.
Еще кто-то закричал, но он никого будто не слышал. Рука отошла назад, кулак нацелился, и я вдруг оказалась рядом, повиснув на его руке. Не знаю, кто из нас был больше удивлен, что я успела остановить его удар: он или я. У меня хватило скорости успеть до того, как он ударил задержанного, но не хватило, чтобы встать перед ударом, и не хватало веса, чтобы не дать ему размахнуться. Я взлетела в воздух, движимая силой замаха, качнулась, как качается ребенок на руке отца. Точность я ему сбила, потому он не попал по мальчишке. Отпустив вампира, который упал на пол, потеряв равновесие в цепях, Биллингс развернулся – я все еще висла у него на руке. Другая рука зачерпнула горсть моих волос, будто он хотел запустить меня через всю комнату, и я просто среагировала. Сделала то, что хотела очень давно, с той секунды, как тонкое красное пламя его гнева меня коснулось – я этот гнев поглотила. Всосала его через мускулистую выпуклость руки, за которую держалась, сквозь вцепившиеся мне в пальцы волосы, сквозь все его тело, такое большое и твердое рядом с моим таким маленьким.
