Он говорил о какой-то неизвестной линии крови, которая, в сущности, пыталась создать монастырь где-то в диких местах.
– Вампирский монастырь?
Я хотела задать вопрос, но не смогла полностью скрыть недоверие.
– Именно так. Насколько глава линии крови моего мастера мог это сделать. Он настолько искренне веровал, что освященные предметы от самой его веры активизировались. Это было для нас весьма неприятно.
Я попыталась не показать удивления. Он мне фактически объяснял, что этот вампир не утратил своей веры, и сама эта вера заставляла освященные предметы светиться. Как-то в голове не укладывалось, как это вампир заставляет освященные предметы действовать против себя, потому что верует. Как-то дико получалось.
– Думайте что хотите, Анита Блейк, но я говорю правду.
– Вы сами там были или это так Бенджамен рассказывает?
Вайскопф посмотрел на меня – серьезно, глаза в глаза.
– Вы не хуже меня знаете, насколько полно разделяются воспоминания между мастером и его слугой. Мне известна истина независимо от того, присутствовало ли при событиях это тело или же другое тело в одиночку приобретало эти воспоминания. Мы там были, мы видели правду.
Это «мы» мне не понравилось, у меня от него мороз по коже. Не получилось ли бы так и у нас с Жан-Клодом, если бы мы не относились к нашей экстрасенсорной связи так внимательно? Мне вспомнились долгие месяцы притирки, когда мы с Ричардом и Жан-Клодом вторгались друг в друга эмоционально, сенсорно и во снах. Если бы мы никак не стали с этим бороться… Вспомнились моменты, когда я не очень понимала, в чьем я теле и кто что видит. Да, если бы мы не выработали правила экстрасенсорного этикета, могли бы превратиться в единый разум с тремя телами, чего так боялись Ричард и я. Не знаю, боялся ли этого Жан-Клод, но что я боялась черт знает как – это да. Настолько, что сбежала на полгода в горы, оставив их в физическом и эмоциональном одиночестве – насколько смогла закрыться экстрасенсорно.
А сейчас Вайскопф сказал «мы», и я знала, что он говорит всерьез. Они уже были «мы», «я» ни у одного не осталось. У меня аж мурашки побежали по коже.
– Что вас испугало? – спросил он.
Блин, не удержала покерное лицо. Блин и еще раз блин. Я решила продолжать, чтобы отвлечь его от той темы.
– Итак, давным-давно какой-то охотник на вампиров выследил родоначальника линии Бенджамена и убил. Убийство мастера никогда не убивает всех его вампиров, мистер Вайскопф. Ни разу так не было, никогда, сколько делаю свою работу.
Он в меня всмотрелся.
– Но то были малые мастера. А создатель линии крови, источник крови, fontaine de sangre – считалось, что если его убить, погибнет вся его линия. Но эта была ложь, чтобы мы не восстали против наших создателей. Ложь, потому что на следующий вечер мы проснулись. Проснулись только мы.
– Бенджамен был достаточно силен, чтобы заставить свое сердце биться, только и всего.
– Нет, – ответил Вайскопф, наклоняясь ко мне через стол. – Не так это просто.
– Почему же не проснулись в тот вечер другие вампиры? Если все это ложь, они же тоже должны были проснуться?
– Многих из них убил тот охотник. Убил прямо в гробах, в их пещерах.
– Им случалось убивать людей в той округе?
Он кивнул:
– Власть развратила нашего мастера. Если стремишься к власти над другими вампирами, это не может не разрушать твой собственный разум и душу. Поэтому мы не искали и не ищем другой власти, кроме как над собой.
– И как это у вас получается? – спросила я.
– У нас есть тяга создавать последователей, но мы сопротивляемся ей. Мы постоянно переезжаем с места на место и потому не привлекли к себе внимания никакого иного мастера. Мы не хотим воевать за территорию и не хотим, чтобы нас заставляли преклонить колени перед каким бы то ни было другим вампиром. Единственное, чего мы хотим – чтобы нас оставили в покое.
– Последователи у вас есть. Они убили двух сотрудников полиции. Один чуть не убил беременную бывшую жену, но мы ему помешали.
– Убили его, вы хотите сказать.
– Да, – кивнула я. – Хорошо, пусть убили. Но если снова надо было бы выбрать между ним и беременной женщиной, которая ничего плохого не сделала, только ушла от мужа-тирана, я бы опять поступила так же.
– Как и мы, – сказал Вайскопф. – Спасти женщину и нерожденное дитя – это был правильный поступок.
Я не смогла удержаться от гримасы:
– Рада, что вы это понимаете.
– Не удивляйтесь, Анита Блейк. Мы не против насилия для спасения невинных. Мы не полностью пацифисты.
– Рада слышать.
– У нас есть последователи, как они бывают у любого человеческого лидера, но мы не заставляем их перед нами склоняться. Мы не заставляем их приносить нам клятву. Тщательно следим, чтобы действовать только словами.
Я покачала головой:
– Вайскопф, любой мастер-вампир подчиняет себе меньших вампиров просто своим личным присутствием. Это вроде некоторого нематериального феромона.
– Вы лжете, – сказал он очень, очень уверенно.
– Вы не понимаете? Именно так мастер города узнает о присутствии на своей территории другого мастера. Они это чуют.
– Но ваш Жан-Клод нас не учуял.
Я постаралась придумать безопасный ответ.
– Это значит, что ваш Бенджамен очень стар и очень силен. Допустим, он искренне пытается не подчинять своей воле других вампиров. Допустим, он искренне верит, что всего лишь с ними разговаривает, всего лишь говорит им, что они заслуживают быть свободными от любого мастера.
– Это все, чего мы хотим для себя и для них. Свобода от веков диктаторского правления – это такая ужасная цель?
– Нет, – сказала я совершенно искренне. – Нет, Вайскопф, это прекрасный идеал, великий идеал.
Тут настал его черед удивиться.
– Не ожидал, что вы согласитесь.
– Я полна неожиданностей.
– Мне следовало это предвидеть, Анита Блейк.
– Анита. Просто Анита.
– Ваше дружелюбие меня не обманет, – сказал он.
– Да мне просто надоело слышать от вас «Анита Блейк, Анита Блейк». Все время кажется, будто учительница сейчас будет мне выговаривать.
Он улыбнулся и кивнул.
– Понимаю, Анита. Спасибо, что разрешаете называть вас по имени.
– Ради бога. Так вы и ваш мастер решили освободить низших вампиров от контроля мастеров?
– Именно.
– Я считаю, что вампиры – личности, Вайскопф, иначе бы не имела с ними любовных отношений. И не любила бы вампира. Или двух.
– Так как же вы можете тогда их казнить?
