Дона совсем не смутилась и нахально заявила по-английски:
— В другой раз тогда. Не пропадай.
Еще раз погладив его, она вышла, нагло улыбнувшись Рэйчел.
— Рэйч… — начал Тони, когда они остались одни.
— Я готова. Можем идти.
— Насчет Доны…
— Не надо. — Она закрыла на миг глаза и покачала головой. — Не имеет значения.
— Имеет. Я вижу, что имеет. — Тони протянул к Рэйчел руку, ожидая, что она попытается отстраниться. Она не отстранилась, но было ясно, что все изменилось. У него внезапно заныло в груди. — Ты не доверяешь мне. Думаешь, я такой же, как твой бывший муж. Думаешь, я буду изменять тебе.
— Нет, я так не думаю.
Ее упорное отрицание не уменьшило его страхи.
— Я ничего не делал, чтобы заслужить внимание Доны. Ничего. Она меня подкараулила.
— Я знаю, Тони.
— Ты знаешь. Но ты ведешь себя так, будто не знаешь. — Он провел ладонью по лицу.
— А как именно я себя веду? — Она скрестила руки на груди.
Он хорошо разбирался в женщинах и понял, что попал в ловушку.
— Мне надо было ясно дать ей понять. Я просто не хотел при людях…
— Знаю, — твердила Рэйчел.
— Опять ты со своим «знаю»! — в нетерпении воскликнул он. — Если знаешь, почему мы тогда ругаемся?
— Мы не ругаемся. Я знаю, что ты мне не будешь изменять. Ты мне сам сказал однажды, что всегда верен женщине — пока вы вместе.
Последняя реплика заставила Тони нахмуриться. Да, он говорил. Он так думал тогда, потому что его устраивали недолгие романы ради секса. Но с Рэйчел его связывало нечто большее. Он не хотел, что все кончилось. Не сейчас. Никогда.
— Я счастлив с тобой, Рэйчел. Я… Я…
Слова, которые он никогда не произносил, были готовы сорваться с его языка.
«Я люблю тебя». Santo cielo! Когда это случилось? Но потом Тони понял. Это случилось не сразу. Чувство росло постепенно в течение нескольких месяцев. Сначала пришло влечение, потом дружба, потом интимная близость и, наконец, в этот миг, пугающая душевная связь.
— Да, Тони, сейчас ты счастлив, но…
— Ты думаешь, я уйду? Что мне хочется быть с кем-то другим?
— Сейчас нет. А через месяц? Через год? Я не знаю. — Рэйчел улыбалась, но глаза ее были грустны. — Мы же не давали друг другу обещаний.
— Ты этого хочешь, carina? Обещаний?
А он хотел этого? У Тони вспотели ладони. Свело живот. Ему не стало легче, когда она покачала головой:
— Нет. С меня хватит обещаний. Мне нравится то, что у нас есть. Сейчас мы счастливы. Этого более чем достаточно.
— Да.
Именно такого пути Тони всегда придерживался. Но теперь все изменилось. И он только сейчас понял насколько.
Еще три дня Рэйчел провела в Италии. Это все, что она могла себе позволить, — надо было возвращаться домой. В магазине накопились дела, и еще предстояло выполнить заказы постоянных клиентов. Тони тоже был занят. Он успел только взять интервью для репортажа о средиземноморской кухне у всемирно известного шеф-повара во время их поездки в Милан. Скоро Рэйчел вернется в Штаты, он на неделю уедет на Сицилию, потом в Афины.
После происшествия на фотосессии их отношения стали напряженными. Рэйчел старалась не выказывать волнения и страха. Глупо было надеяться удержать такого мужчину, как Тони. Здесь, в Италии, в гламурной атмосфере, она осознала, насколько они разные. Несмотря на свою привязанность к семье, которая заставляла его раз за разом возвращаться в Мичиган, Тони чувствовал себя в этом кругу как рыба в воде. А она была чужой.
Рэйчел вспомнила слова Доны:
— Скоро ты ему наскучишь. Я не хочу тебя обидеть. Просто Тони такой. — Она засмеялась. — Я ему тоже надоем в свое время. Мне надо было не торопиться. Надо было подождать, пока он закончит с тобой, прежде чем предлагать себя. Не обижаешься?
Очевидно, Дона пыталась извиниться таким образом. То еще извинение. Рэйчел не рассказала Тони о ее визите. Зачем? Но эти слова служили ей предостережением. Предательство Мэла ранило Рэйчел. Если она не будет сильной, рана, нанесенная Тони, добьет ее.
— У меня для тебя сюрприз, carina, — объявил Тони, открывая для Рэйчел дверь лимузина.
Завтра в это время она уже будет в своей уютной квартире в Рочестере страдать от смены часовых поясов и разбирать накопившуюся за две недели деловую корреспонденцию.
— Какой?
— Маленькое путешествие.
— Куда?
— В Венецию.
Рэйчел удивленно на него посмотрела:
— Но мой самолет…
— Я позволил себе забронировать другой билет — на завтра. Ты улетаешь ночью. Если хочешь, я поменяю обратно, но мне так хотелось показать тебе Венецию. Ты говорила, что хочешь посмотреть этот город.
— Ты помнишь?
Это было несколько месяцев назад. Еще до того, как они стали встречаться.
— Я все помню про тебя. — Он улыбнулся. — Итак, Венеция? Мы пронесемся по ней галопом, но ты успеешь купить себе бисер из муранского стекла и полетишь домой вдохновленная.
— Я бы хотела…
У Тони был друг, который жил в поместье на маленьком островке в Венеции. Там Тони с Рэйчел и остановились. Из Рима они вылетели на вертолете, а затем уже на острове пересели в катер друга и поплыли по мутным водам Большого канала. Рэйчел восхищалась византийской архитектурой базилики Святого Марка. Они пообедали в ресторане у центральной площади, а затем отправились в стекольный магазин. Рэйчел с интересом наблюдала за работой стеклодувов, завороженная красотой и гибкостью этого материала, принимавшего желаемые причудливые формы.
— Я вижу, ты уже наполняешься вдохновением, — заметил Тони. — Думаю, по приезде домой ты будешь очень занята.
Он купил ей ожерелье из знаменитого бисера и сам застегнул его у нее на шее. Потом поцеловал в щеку. Сердце Рэйчел встрепенулось и замерло. Это прощание? Тони любил дарить украшения женщинам, когда хотел с ними расстаться. Не мог же он заказать его у самой Рэйчел. Теперь бисер Мурано. Она бранила себя за детскую глупость. И все же…
— О чем ты думаешь, carina? — Тони взял Рэйчел за подбородок, заставив ее посмотреть ему в глаза.
— Я думаю, как сильно буду по тебе скучать, — тихо ответила она.
Это было правдой.
Тони бродил по римским апартаментам. Рэйчел уехала меньше недели назад, а ему уже было одиноко и страшно. Да, страшно. Он терял ее.
Несмотря на все уверения Рэйчел, он чувствовал, как она отдаляется. Его беспокоило не только физическое расстояние, хотя впервые в жизни он не чувствовал себя в Риме как дома. Нет, его больше беспокоила душевная пропасть.
