— Если бы я знал, что так случится, то постарался видеться с вами чуть чаще, — сказал я, таща за собой дорожную сумку, пока мы шли прочь от запертой двери.
— Что значит «если бы я знал, что так случится»? — спросил брат Кантхо.
— Это значит, что теперь, если я перееду в дом Святого Петра, нам будет трудно встретиться снова. Вы создали книгу и теперь не нуждаетесь во мне. Наши лица тоже не то что не стали похожими, а даже наоборот: они постепенно изменяются и отличий становится все больше. В конце концов вы не сможете даже вспомнить, как я выглядел.
Когда я произнес эти слова, он остановился и обеими руками схватил мои плечи.
— Я не тот человек, который легко забывает окружающих. Все, кого я встречал в своей жизни, очень дороги мне, и я никого из них не забуду. Тебе же мне хочется сказать спасибо. Потому что ты помог мне понять, что я не один.
— Что я помог понять? — переспросил я.
— Я говорю о том, что страдала, — начал брат Кантхо, внезапно на минуту преобразившись в Хисон, — забыв любимого человека. У тебя есть способность передавать другим людям то, что ты чувствуешь, поэтому ты обязательно будешь нужен этому миру. Этот дар поможет многим. Даже если меня не будет… ты должен будешь отправиться в дом Святого Петра. Когда придешь туда, студенты, которые там живут, станут учить тебя. Набравшись от них знаний, обязательно поступи в университет. После этого измени этот мир с помощью своего умения читать в чужих сердцах. Построй другой мир, совершенно отличный от этого…
У меня исчезли мои способности, и я не мог понять, с каким чувством брат Кантхо говорил все это, но все равно ответил, что так и поступлю. Я еще не очень хорошо знал, что за мир он просил меня изменить, но слова «другой мир» не оставили меня равнодушным. Для меня они звучали как «другая вселенная», о которой говорил отец, вселенная, где могли произойти события, невозможные в этом мире. Я подумал, что создание нового мира, вероятно, похоже на путешествие в другую вселенную, когда летишь через бесконечное темное пространство.
— В переодевании в мужчину, — сказала Хисон, снова превратившись в брата Кантхо, — есть только одно преимущество — когда ты идешь по дороге и куришь, никто не сделает тебе замечание. Мужчины, в отличие от женщин, могут курить на улице, не оглядываясь ни на кого. Ты тоже мужчина, поэтому тебе сложно понять, что свобода бывает и такой. Ну, что, насладимся в последний раз нашей свободой? — предложил он, когда мы вышли из переулка на главную улицу.
Он протянул мне пачку сигарет. Мы остановились и стали курить.
— Теперь тебя не будет шатать.
— Перед любимым человеком нельзя показывать себя слабым.
Брат Кантхо выпустил сигаретный дым.
— Это вкус свободы, который можно ощутить только в 1986 году. Но скоро настанет такой день, когда никто ничего не скажет, если женщина закурит — пусть даже на середине улицы Чжонно. Твоя свобода тоже скоро закончится, потому что через год ты станешь взрослым. Поэтому теперь, сколько бы времени ни прошло, нам нельзя забывать, что мы наслаждались свободой в 1986 году, когда стояли на улице Чжонно 3-Га и курили сигареты перед зданием YMCA
[58]
.
— Ну, стоит захотеть, всегда можно закурить еще раз, — заметил я.
— В любом случае эта сигарета — последняя из тех, что ты выкурил вместе со мной, — произнес брат Кантхо с легкой грустью в голосе.
— Почему вы все время говорите: последняя? — спросил я тихо; мне передалось его настроение. — Вы действительно больше не увидитесь со мной?
— Как бы это тебе сказать… я решился, — признался брат Кантхо.
— На что вы решились?
— Тебе не кажется, что я в чем-то немного изменился? — спросил меня брат Кантхо вместо ответа.
Я внимательно посмотрел на него и сказал:
— Я не знаю.
Было ясно, что брат Кантхо действительно в чем-то изменился. Но я ответил так, потому что отчего-то эти изменения рождали во мне нехорошее предчувствие.
Обгоревший черный крест
С приближением к станции поезд начал постепенно снижать скорость. Пассажиры, сидевшие в вагоне, с облегчением вздохнули. Но в то же время сквозь просветы между столбами, стоявшими вдоль железной дороги, стала видна деревня, лежащая в руинах, словно после ковровой бомбардировки. В некоторых местах вился дым, и от этого местность напоминала поле боя. Лишь телеграфные столбы стояли нетронутыми. Оборванные провода, скрученные как попало, лежали на земле. Брат Кантхо, раскрыв рот, рассматривал эту картину.
Когда мы сошли с поезда, полицейские, выстроившись в ряд, недоброжелательно посмотрели на нас. Я зашагал вслед за братом Кантхо по дороге, таща за собой сумку с вещами. Под моими ногами перекатывались камешки. Когда мы прошли чуть дальше, полицейский, державший в руке рацию, громко закричал: «Эй, девушка, куда вы идете?» Брат Кантхо, остановившись, перевел на него взгляд. Девушкой, к которой обратился полицейский, оказался сам брат Кантхо.
Полицейский объяснил, что все, кто был в доме Святого Петра, теперь ушли отсюда. Когда брат Кантхо сказал: «Еще несколько дней назад было известно, что здесь можно находиться до следующей весны», полицейский, повторив слова: «Находиться здесь до следующей весны…», отрицательно покачал головой и произнес:
— Из тех, кто противился закону, здесь остались только красные.
— Куда же тогда ушли сироты, которые жили в доме Святого Петра? — поинтересовался брат Кантхо.
— Я этого не знаю, — грубо ответил полицейский. — Нас волновало только то, что они находились здесь без законных оснований. А теперь, когда они ушли, зачем нам знать, куда именно они отправились?
Затем, указав на меня подбородком, он спросил:
— Этот ребенок тоже сирота?
Я посмотрел на брата Кантхо, но он, словно не расслышав вопроса, двинулся вперед. Спецназовцы со щитами преградили нам путь.
— Отойдите! — громко сказал брат Кантхо, но они даже не шевельнулись. — Отойдите!
Они расступились лишь после того, как полицейский с рацией приказал им пропустить нас.
Когда образовалась щель, стали видны шлемы членов бригады по сносу зданий. Рабочие стояли позади экскаватора. Вокруг я увидел обломки кровли из шифера, лежащие у дороги, куски стен, валявшиеся в беспорядке, разрезанную палатку, перевернутый стол, разорванный диван, сломанный обеденный столик, расколотое на несколько частей зеркало, превратившуюся в лохмотья одежду, разбитые плитки, осколки кувшина, бутылку макколи, разбросанную еду, в том числе и недоеденный рамён, и прочий мусор. Когда я глядел на этот хаос, мне становилось любопытно: что же здесь случилось?
Подойдя ближе, мы заметили обгоревший в огне черный крест, сделанный из стропил. Он возвышался на горе из мусора, набросанного в виде гробницы. Члены бригады по сносу зданий стояли, уставившись на этот крест, но, когда мы приблизились, они повернулись к нам. Я испугался, подумав, что сейчас они начнут избивать нас кувалдами, что держали в руках. Перед ними занимался огонь, но даже это не заставило их оторвать от нас взгляда. Но, видимо, в тот день они закончили все дела, поэтому оставили нас в покое. Мы прошли мимо креста. Когда мы оставили его позади, перед нами внезапно показались около двадцати сделанных из полиэтиленовой пленки палаток, разбитых прямо на руинах.
