После переезда в Лондон Хусейна преследовала одна мысль.
Однажды утром он отпросился с работы и отправился в Хаттон-Гарден, где располагались ювелирные магазины. Там не нашлось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало бриллиантовое ожерелье, каким он его помнил. Тогда он прошелся по Бонд-стрит и в одной витрине увидел нечто подобное, но цена не была указана. Швейцар в униформе охранял вход.
Когда Хусейн вошел в магазин, человек в костюме вежливо поинтересовался, чем может ему помочь.
Набравшись смелости – в конце концов, он приехал на приличном автомобиле, жаль, что припарковал его за углом, – Хусейн сказал, что его интересует колье.
– Первоклассное качество. – Продавец бережно выложил нить из голубых бриллиантов на бархатный лоток пурпурного цвета, прекрасно понимая, что этот посетитель украшение не купит. – Оно стоит около тридцати тысяч фунтов.
Бриллианты были приблизительно такого же цвета и размера, как те, которые помнил Хусейн. По крайней мере, теперь он знал цену.
Они все скучали по Кипру. Воспоминания о некогда прекрасной жизни жили в сердцах. Напоенный ароматом цветов воздух, сладостный вкус апельсинов… Этого ничто никогда не заменит.
В Хакни, районе, поблизости от которого жили и Георгиу, и Ёзканы, был местный центр, где собирались бывшие киприоты.
Мария узнала об этом центре и подумала, что матери было бы интересно там побывать. Однажды днем она привезла ее туда.
Ирини вошла в продуваемый сквозняками зал, заставленный столами и стульями. Увидела знакомые лица и замерла, услышав знакомую смесь греческого и турецкого.
В углу Эмин с Халитом пили кофе. Вдруг что-то привлекло внимание Эмин.
– Халит, посмотри! – Она тронула мужа за руку. – На вон тех женщин, которые только что вошли…
– Каких женщин? – Зрение у Халита ухудшилось.
Но Эмин уже бросилась к входной двери, лавируя между столиками и спотыкаясь от спешки. По ее лицу струились слезы.
Мария ахнула и, схватив мать за руку, бережно повернула ее в сторону подруги.
Ирини и Эмин долго не выпускали друг друга из объятий. Потом сели и рассказали друг другу, как жили после того, как расстались.
Поделились и грустными событиями. Ирини сказала, что Василис умер. Халит наклонил голову, пытаясь скрыть нахлынувшие чувства. Привычный стук четок стих. Он всегда был немногословен и сейчас тоже не проронил ни слова.
– Мне ужасно жаль. Тебе, наверное, так его недостает, – сказала Эмин со слезами на глазах.
Ирини положила руку на плечо Халита. Они молчали. Слова были ни к чему.
Потом она спросила:
– А что с Али?..
Эмин было трудно подобрать слова, в особенности когда узнала, что Христос вернулся.
– Все еще числится пропавшим без вести, – вздохнула она.
Обнаружилось, что они снова соседи. Их дома находились на расстоянии полумили. Семьи стали встречаться каждую неделю и ходить в гости, угощая друг друга такими блюдами, как гемиста и долма, которые отличались только названиями.
Шли годы. Хусейн взял ссуду и открыл собственный ресторан, потом еще один. Оба заведения процветали, и постепенно он накопил денег.
Когда пришло время, найти Афродити не составило труда. Эмин вспомнила, что ее родители жили где-то в Саутгейте, и он нашел адрес.
В первые месяцы после переезда в Англию Афродити восстанавливала силы. Холодный климат сам по себе придал ей энергии, но она оставалась слабой. Целыми днями сидела дома, как и ее мать, но они старались не попадаться друг другу на глаза. Они редко выходили из дому, покупками занималась домработница.
В 1970 году мать Афродити умерла. Саввас жил на Кипре. Уезжать у него не было причин, и по жене он не скучал. Он оставался оптимистом и по-прежнему верил в потенциал острова. Начав когда-то бизнес с нуля, он собирался сделать это вновь. Его молодая отельная империя так и стояла без дела в Фамагусте: заброшенный «Восход», покореженный остов «Нового Парадиз-бич» и, конечно, свежее приобретение у бывшего конкурента.
Вместе с сорока тысячами сограждан Саввас ждал возрождения своего города, который стали называть «Спящей красавицей Кипра». Он не сомневался: когда-нибудь она пробудится ото сна.
Тем временем он занимался другими проектами. Конечно, рано или поздно займы придется возвращать, но пока Саввас продолжал брать кредиты и приобретать недвижимость. Папакоста был человеком, который обеспечивал банки работой.
Во время одного из своих редких визитов в Англию он сообщил Афродити, что начал строительство отеля в Лимасоле. «Целых семьсот номеров – это будет настоящая жемчужина курорта!» Саввас гордился своими планами. Афродити сразу поняла, что никогда его не увидит. У нее не было ни малейшего желания. Саввас догадался об этом по ее реакции. Им стало ясно: жить вместе они уже не будут. Развод был сложным, но адвокатам Афродити, Мэтьюсу и Тенби, удалось избавить ее от ответственности за наделанные Саввасом долги.
Все эти годы она чувствовала себя разбитой кариатидой, осколки которой валялись на полу бального зала «Восхода».
Однажды Афродити получила письмо от Эмин. Написала ей вежливый ответ и пригласила на чашку чая. («Настоящая англичанка!» – воскликнула Эмин, вскрыв конверт.) Мать с сыном нанесли визит на следующей неделе. Дверь им открыла не Афродити. Домработница впустила их в дом и провела в гостиную, где в полном одиночестве Афродити сидела в кресле, к которому была прислонена трость. Она не встала, чтобы поздороваться с гостями, и Эмин поразилась ее худобе и увядшему виду. Волосы поседели и стали такими редкими, что сквозь них просвечивала кожа. Прошло четырнадцать лет после их последней встречи, но выглядела Афродити лет на тридцать старше. Ее вид поразил Эмин.
Эмин оглядела дом Афродити, который той достался от матери. Он был еще больше, чем она представляла, и очень уютный, хотя и слегка обветшалый. На низком полированном столике из красного дерева были расставлены чашки с блюдцами и чайник из костяного фарфора.
Они поняли, что Афродити жила в нем одна, но Эмин не задавала вопросов. Это было бы против приличий.
Афродити расспрашивала Ёзканов об их жизни. Когда они уехали с Кипра? Где живут теперь? Поддерживает ли Эмин связь с Савиной Скурос из салона?
Говорили по-английски.
Эмин была любительницей поговорить и начала рассказывать все в подробностях. Потом, немного стесняясь, поведала Афродити о том, как они скрывались в «Восходе».
– Мы жили там с Ирини и Василисом Георгиу, нашими соседями, – сказала она. – Это их сын предложил.
Хусейн заметил, как побледнела Афродити. Хоть бы мать замолчала! Меньше всего ему хотелось, чтобы она упоминала менеджера ночного клуба. Кроме того, разговор о «Восходе» мог расстроить Афродити: он был не просто символом того, что она потеряла.
