– Почему ты оставил их там одних?
Он постоянно тревожился за жену и детей, когда те оставались в доме, полном греков-киприотов.
– Пап, они тебя зовут.
– Что? Идти в дом греков?!
– Мы решаем, уходить или нет. Это касается нас всех, – сказал Хусейн решительно.
– Нас? Кого это нас?
– Пошли, прошу тебя. Это важно. Всего на несколько минут.
– Ладно, приду, но садиться не буду.
Халит огляделся. Затушил сигарету и вместе с сыном перешел на другую сторону улицы.
Все, кроме Василиса, встали, когда он вошел.
– Добро пожаловать в наш дом, – тепло встретила его Ирини. – Позвольте, я сварю вам кофе.
Как и обещал, Халит садиться не стал. Все продолжали рассуждать, стоит уезжать Ёзканам или нет. Им не хватало информации, чтобы принять решение.
Халит собирался сказать, что он на этот счет думает, когда раздался какой-то громкий звук. Стукнула дверь автомобиля. Близко, но не напротив дома. Потом послышались голоса.
Все замерли. Турецкие солдаты не патрулировали их улицу уже несколько дней, и они начали чувствовать себя в безопасности. Послышались крики, потом удары, дверь пнули ногой, заскрежетали петли… Снова крики. Минут через двадцать все стихло. Казалось, прошла вечность.
Ирини, Василис, Паникос, Эмин, Халит и Хусейн – все с облегчением выдохнули. Мария с детьми была в спальне и ничего не слышала.
– Кажется, ушли, – прошептал наконец Хусейн. – Пойду взгляну.
Он отодвинул засов, выскользнул на улицу и спустя пару минут уже стоял перед своим домом. Входной двери не было – вокруг валялись ее обломки.
Халит переступил порог и тотчас заметил, что некоторых вещей не хватает. Столы и стулья были опрокинуты, содержимое ящиков и полок разбросано и рассыпано. Из-за этого беспорядка дом казался еще более тесным.
Исчезла доска для игры в нарды, которой отец очень дорожил, стены без фотографий и картин в рамах казались голыми, холодильник пропал. Дверцы шкафов в кладовой распахнуты. Комод, в котором мать хранила шелковые скатерти, раскрыт и пуст. Маленький бюст Ататюрка валялся на полу, но бесценный назар остался на месте. Халит схватил его и бросился к дому Георгиу, чтобы сообщить печальную весть.
– Понимаете, что это значит?! – воскликнула Эмин.
Все молчали. Догадаться, что она имеет в виду, было нетрудно.
– Они знают, что там кто-то живет.
Хусейн с отцом вернулись в дом и потрогали не остывшую еще кастрюлю с пловом, который мать приготовила на ужин. Эмин была права. Даже аромат корицы, все еще стоявший в воздухе, свидетельствовал о том, что дом обитаем.
Они вернулись к Георгиу, где Ирини пыталась успокоить подругу, и все стали обсуждать, что делать дальше.
– Солдаты вернутся, – напрямик заявил Василис. – Раз они знают, что в доме живут люди, значит придут за ними.
– Может, теперь они начнут охотиться и за другими, – предположил Халит.
– Выходит, нам всем нужно отсюда убираться? – спросила Ирини.
Они молча уставились друг на друга со страхом и недоумением. Слышался только плач младенца. Малышка окончательно выздоровела и становилась все более требовательной.
Прошло несколько минут, и первым заговорил Маркос:
– Думаю, здесь оставаться опасно, но…
– Но – что? – перебила его мать.
Она уже сняла со стены икону и спрятала ее в карман фартука. Чувство тревоги в комнате нарастало.
– Мне кажется, нам не следует покидать Фамагусту.
– Что?! – Халит Ёзкан пришел в ярость оттого, что грек-киприот указывает ему, как поступать. – Между нами большая разница! Нам-то зачем бежать?
– Халит, прошу… – взмолилась Эмин.
– Боюсь, у нас нет выбора. – Он обращался только к жене.
Маркос занервничал. Он-то уж точно не хотел, чтобы Ёзканы уехали: рядом с ними его семья была в большей безопасности. Кроме того, ему нужно было выиграть время. Маркос не извлек еще всю выгоду из того, что остался единоличным хозяином «Восхода» и несметных богатств, хранившихся в сейфах.
– Подождите минутку, – попросил он, собираясь с мыслями. – Я вам кое-что покажу.
Маркос помчался к себе в квартиру, перепрыгивая через две ступеньки. И минуты не прошло, как он вернулся со старой газетой в руке. Она была на турецком.
– Вот что я нашел. – Он протянул газету Халиту. – Похоже, солдаты обронили, а я подобрал.
Тот пробежал глазами несколько строчек и, несмотря на свое решение не садиться в доме Георгиу, рухнул на ближайший стул.
– Дорогой, что стряслось?! – ахнула Эмин.
По лицу мужа она поняла: случилось что-то ужасное.
Он только взглянул на нее, не в силах вымолвить ни слова.
Хусейн подошел к отцу, взял у него газету и уставился на первую страницу.
– Аман Аллахим!
[34]
– потрясенно прошептал он. – Бог мой, наша деревня…
Он взглянул на мать, потом снова на газету. На ней было фото людей, которые рыли землю. Члены Красного Креста и солдаты в форме ООН стояли рядом и смотрели на них.
Суровый заголовок гласил: «МАССОВЫЕ УБИЙСТВА В МАРАТЕ».
Под фотографией подробно излагалось случившееся. Резня произошла несколько недель назад, 14 августа, но масштаб бедствия стал известен намного позднее, когда были эксгумированы тела.
В яме обнаружили восемьдесят восемь изуродованных и полуразложившихся тел. Матери прижимали к груди младенцев, самому маленькому было около месяца. Перед убийством женщин изнасиловали. Тела обезглавили, у некоторых не было одного уха или обоих.
Было установлено, что тела бульдозером сгребли в яму, где их и обнаружили.
Эмин обогнула стол и выхватила газету у сына. Она читала, и по ее лицу текли слезы.
Свидетель, грек-киприот, сообщил, что всех мужчин старше пятнадцати лет увели из деревни. Остаться разрешили только старикам. Согласно показаниям свидетеля, преступление совершили греки и греки-киприоты. По его словам, они могли быть членами ЭОКА-Б.
В статье утверждалось, что греки намеревались уничтожить всех турок-киприотов на острове, и турецкая армия двинулась на юг, чтобы их спасти. Массовые убийства в Марате и в другой деревне, Санталарис, доказывали, что турки поступили верно.
Марата была родной деревней Эмин. Семья Ёзкан жила там до переезда в Фамагусту. Все перечисленные в заметке имена были ей знакомы, а четверо были ее кровными родственниками:
Гюльден Мустафа, 39 лет
Муалла Мустафа, 19 лет
