Вместе с тысячами других их направили на британскую базу в Декелию в пятнадцати милях к юго-западу от Фамагусты, где было относительно безопасно. Теперь транспорт окончательно встал. Семьи шли пешком, пробираясь между машинами. Некоторые вели велосипеды, нагруженные скарбом. Вся эта многотысячная масса двигалась в одном направлении.
Автомобили, автобусы, тракторы, пикапы и телеги, запряженные мулами, въезжали на базу через контрольный пост. Старые и молодые, богатые и бедные – все искали одного и того же. Убежища! На всех лицах было одно и то же выражение – смесь недоумения и страха. Десятки тысяч людей бросили все, что составляло их жизнь, а впереди их ждала неизвестность. Они оставили город на разграбление. Поскольку Национальная гвардия разбежалась, воспрепятствовать этому было некому.
Афродити внезапно стало холодно. Ее зазнобило, несмотря на жару. Она дрожала, руки стали ледяными. Если они не едут в Никосию, как Маркос ее найдет в этом хаосе?
Всего за два дня сорок процентов территории острова было занято турками. Линия Аттила перерезала весь остров с севера на юг.
На базе в Декелии обстановка была унылой. У всех – мужчин и женщин, верующих и агностиков – была одна доля. Между теми, кем они были всего несколько дней назад, и теми, кем они стали теперь, пролегла пропасть. Все они стали нищими.
Турецкие солдаты посеяли ужас в их душах. Пережитое потрясение проявлялось по-разному. Некоторые прекратили разговаривать, другие, не скрываясь, рыдали. В первый день после прибытия на базу многие пребывали в оцепенении. Потом пришлось как-то налаживать быт: искать, где ночевать, чем утолить голод, как лечить больных. Нужно было рыть уборные, организовывать кухни и сооружать кров.
Многие обратились за спасением к религии.
– Теперь только Господь, Дева Мария и святые могут нам помочь, – повторяла пожилая женщина снова и снова, пока они стояли в очереди за едой.
– А не Америка? – громко съязвил Саввас. – Не Англия?
– Саввас! – одернула мужа Афродити, но женщина ни на что не обращала внимания.
– Слепая вера никому никогда еще не помогла, – сердито отрезал он, – а вот американцы могли бы.
– Почему не греки? – спросил кто-то.
Люди в очереди стояли, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не потерять свое место.
– Да потому что у них нет шансов победить, вот почему!
– Это Греция втянула нас в этот ужас, – раздраженно сказала женщина, стоявшая рядом с Саввасом, – пусть теперь и разбираются.
Такая точка зрения была распространенной, но в глубине души все знали, что Греция уже давно бы пришла им на помощь, если бы собиралась это делать. Премьер-министр недавно восстановленной демократии унаследовал кучу проблем от диктатуры и не мог себе позволить втягивать страну в полномасштабную войну с Турцией из-за Кипра.
Люди молились в импровизированных церквях. Многих, кто был разлучен с родными, охватило отчаяние, и они надеялись только на Бога, который услышит их молитвы и воссоединит семьи. Они потеряли кров, но это было ничто в сравнении с разлукой с сыном, братом или мужем. Число пропавших без вести росло с каждым днем.
«Теэ му! – взывали они в отчаянии. – Боже мой!»
Священники ходили среди людей, успокаивали, молились, выслушивали.
Мужчины по большей части молчали, кляня себя за то, что не остались, чтобы дать отпор захватчику, и зная, что сожалеть поздно.
– Ты вынужден был бежать! – успокаивали их жены. – Другого выбора не было! У тебя даже оружия не было! Чем сражаться-то?
– В любом случае это продлится не вечно, – говорили другие. – Мы вернемся.
Всего несколько дней назад у Савваса и Афродити были горничные и официанты, которые выполняли все их прихоти. Теперь у них не было ни крова, ни еды. Они были вынуждены, как все, стоять в очереди за хлебом и спать на голой земле.
Поскольку большинство беженцев в лагере были из Фамагусты, вскоре супруги увидели знакомые лица. Их служащие, рабочие со стройки «Нового Парадиз-бич», юристы и бухгалтеры – все были здесь. Однако узнать их было трудно – отчаяние сделало их другими.
Костас Франгос с женой и детьми оказались чуть ли не их соседями. Для Савваса это означало, что есть с кем обменяться мыслями и поговорить об отеле.
– По крайней мере, ключи в надежных руках, – поделился он с управляющим. – Уверен, мы встретимся с Маркосом в Никосии.
Саввас отказывался оставлять надежды на свои проекты в Фамагусте, несмотря на то что жена к ним совершенно охладела.
Анна Франгос нянчилась с младшим ребенком, подхватившим дизентерию. По мере того как шло время, болезнь косила все больше людей. Афродити занималась ее старшими детьми – это отвлекало.
Семья Ёзкан провела первые сорок восемь часов в опустевшем городе. Они сидели в своем доме, в темноте, за плотно закрытыми ставнями, не теряя надежды, что Али вернется.
В основном они разговаривали. Больше делать было нечего.
– Если бы они не пытались сделать нас гражданами второго сорта, всего этого не случилось бы! – возмущался Халит.
– Но нельзя винить в этом всех греков-киприотов! – возражал Хусейн.
– С Афродити я этого никогда не чувствовала, – поддерживала сына Эмин.
– Но многие пытались. Иначе мы бы здесь не сидели.
– Халит, только некоторые нас преследовали, – говорила жена. – Но так часто бывает.
– Выходит, все расплачиваются за поступки немногих?
– Ну да. И греки, и турки-киприоты – мы все пострадали.
– Вечно ты все… – Халит Ёзкан повысил голос.
Ему было трудно принять взвешенные взгляды Эмин.
– Папа! Ш-ш-ш! – умолял его Хусейн.
Снова и снова они возвращались к вопросу, который вызывал ссору. Нужно ли было оставаться? Эмин не сдавала позиций.
– Можете уходить. Но только без меня, – повторяла она.
А в миле от них Маркос крался по опустевшему городу. Он вслушивался в малейший шорох, стремясь избежать столкновения с турецкими солдатами. Ступал бесшумно и прятался в дверных проемах, едва заслышав голоса.
Он двигался зигзагами: сначала по улице Еврипида, потом по улицам, названным в честь Софокла и Эсхила и напоминающим о былом порядке классического прошлого. Вообще, Фамагуста была дерзкой и самоуверенной, на улицах с именами античных философов и поэтов царил современный коммерческий дух. «Как это теперь нелепо смотрится», – думал Маркос, свернув за угол и оказавшись на улице Элевтерии – улице Свободы.
Широкие пустые улицы с шикарными универмагами и роскошными кафе выглядели призрачно. И хотя прошло совсем немного времени, с трудом верилось, что когда-то они были полны людей.
Повсюду видны следы мародерства. Разбитые витрины, из которых похитили драгоценности, голые манекены, с которых в спешке сорвали одежду. Это выглядело скорее как отдельные случаи грабежа, чем как организованный вывоз захваченной добычи.
