– У меня нет ни мужа, ни детей. Однако давай отложим разговоры о моей жизни на потом! Я вытащу тебя и Жана-Батиста из той нищеты, в которой вы оказались. Поднимайся с этого грязного тюфяка!
– К сожалению, я не могу этого сделать.
Она показала на свои ноги: они были покрыты гнойными язвами, и Сюзи поняла, что запах тухлятины, который чувствовался во всей комнате и который неприятно ударил ей в нос, когда она сюда зашла, исходит именно от этих ужасных язв. Однако не успела она их толком рассмотреть, как послышались звуки открываемой двери, сменившиеся звуками приближающихся шагов. В комнату зашел юноша необыкновенной красоты. Спутанные светлые волосы доходили ему до плеч. Его лицо напоминало лица тех ангелов, статуи которых Лоренцо Бернини
[135]
изготавливал для короля Людовика XIV, а глаза были такими же голубыми, как у Сюзанны. Она узнала в этом юноше Жана-Батиста Трюшо. Его одежда представляла собой грязные лохмотья, однако ее убогость ничуть не умаляла его естественной красоты. Увидев, что рядом с Мартиной находится какой-то незнакомец, испуганный Жан-Батист остановился. Старушка, чтобы успокоить его, поспешно сказала:
– Не пугайся, малыш. Господин, которого видишь, – это твоя сестра.
Сюзи медленно подошла к юноше:
– Мартина сказала правду. Я – Сюзанна, старшая дочь твоего отца. Я держала тебя на своих коленях в те времена, когда ты еще сосал грудь своей матери… Мое долгое отсутствие нельзя оправдать, но зато теперь…
– Не жди от него ответа, Сюзи, – вмешалась Мартина. – Этот юноша – немой. После смерти своих родителей он не произнес ни единого слова…
– Немой?
– Да. Однако он прекрасно понимает все, что говорят другие люди, и хорошо соображает!
Затем Мартина обратилась к Жану-Батисту:
– Можешь мне поверить: этот… господин – твоя сестра, и если она сохранила величие своей души, то она не врет, когда заявляет, что собирается в корне изменить нашу унылую жизнь. Ну же, обними ее!
Жан-Батист даже не пошевелился. Когда же Сюзи сама попыталась его обнять, он резко отпрянул назад.
Сюзи, сильно расстроившись, подумала о том, какой печальной судьбы ей удалось избежать благодаря тому, что она удрала из родительского дома, будучи еще молоденькой девушкой. Что она могла теперь сделать, чтобы искупить свою вину? Чувство долга требовало от нее, чтобы она еще некоторое время пробыла в городе, который она уже вознамерилась покинуть как можно скорее.
Она решила отвести Мартину и Жана-Батиста в свой дом. Они послушно последовали за ней: юноша нес на руках старушку. У Сюзанны дома они искупались, причесались, сменили свои лохмотья на приличную одежду. Мартине досталось платье, которое не взяла с собой Кимба, а Жан-Батист натянул штаны и камзол, имевшиеся в гардеробе шевалье де Лере. Его новая одежда вызвала у него довольную улыбку, хотя и была ему маловата: камзол сильно сдавливал его грудную клетку, а штаны почти целиком оставляли икры голыми.
Сюзи пожалела о том, что у нее нет возможности обратиться к Николя Гамару де ла Планшу, который был врачом на «Шутнице» и который смог бы должным образом обработать язвы на ногах Мартины. Она также пожалела и о том, что рядом с ней нет больше Кимбы: негритянка, наверное, смогла бы исцелить юношу от немоты, обратившись за помощью к Нганге Маринде и попросив ее изгнать из него злых духов.
Однако у Мартины по данному поводу имелось собственное мнение.
– Чтобы я снова смогла ходить, а к Жану-Батисту вернулся дар речи, требуется настоящее чудо, – заявила она вечером того же дня, – и я знаю, кто совершает чудеса… и где их совершают: на церковном кладбище Сен-Медар, возле могилы диакона Франсуа де Пари…
– Я не верю в чудеса, – возразила Сюзи, вспомнив при этом, однако, как год назад кто-то рассказывал ей об усопшем, который считался святым и возле могилы которого многие больные исцелялись.
Мартина попыталась переубедить Сюзанну:
– Там уже много раз происходили чудесные исцеления. У больных золотухой кожа снова приобретала нормальный цвет, к слепым возвращалось зрение, парализованные вставали на ноги и начинали ходить… А одну даму, которая не верила в чудеса и всячески их поносила – причем в том самом месте, где они совершались, – разбил паралич, и ее унесли с кладбища на носилках…
– Вздор! – заявила Сюзи.
Однако Мартина не унималась: она стала красочно расписывать, какое облегчение она испытала бы, если бы избавилась от своих язв, мешавших ей ходить, и какой счастливой она себя почувствовала бы, если бы снова услышала голос Жана-Батиста.
Сюзи в конце концов сдалась. Она раздобыла повозку, и все трое поехали на кладбище Сен-Медар. Сюзи отправилась туда в женской одежде – к превеликой радости своей бывшей кормилицы, которая отказывалась понимать, зачем Сюзанне нужно переодеваться в мужчину, тем самым совершая противоестественный и явно не богоугодный поступок. Сюзи облачилась в скромную женскую одежду, которая делала ее похожей на самую обычную мещанку. Жан-Батист тоже был рад увидеть Сюзанну не в мужской, а в женской одежде. Он уже успел привыкнуть к ее появлению в его жизни и теперь соглашался отвечать на ее вопросы и выполнять ее требования, общаясь с ней при помощи жестов и мимики.
Они все трое вышли из повозки у входа на кладбище: сводные брат и сестра придерживали с двух сторон старушку, чтобы она смогла доковылять до могилы, вокруг которой уже собралась большая толпа. Такая толпа вызывала и сострадание, и ужас: одноглазые, однорукие, безногие, умалишенные… Все они, совершая хаотические движения, громко каялись в своих грехах и бубнили молитвы. От этой умопомрачительной какофонии и от вида этих людей волосы на голове едва не становились дыбом.
– Что это? Кто они, эти несчастные? – спросила Сюзи, останавливаясь из-за охватившего ее чувства отвращения.
– Это те, кто, как и я, надеется на чудесное исцеление, – ответила Мартина.
В ноздри ударил тяжелый и едкий запах дыма. Что это был за запах – запах святости или зловонных миазмов? Сюзи увидела человека, махавшего кадилом. Из этого кадила извергались серые клубы дыма, которые, задержавшись на миг над могилой покойного диакона Франсуа де Пари, расползались в разные стороны и устремлялись к свинцовому небу. Зрелище это было одновременно и впечатляющим, и жутким. Сюзи, Мартина и Жан-Батист подошли как можно ближе к могиле.
И тут бывшую кормилицу охватили конвульсии. Она вырвалась из рук поддерживавших ее Сюзанны и Жана-Батиста и – под их удивленными взглядами – стала всячески изгибаться под одобрительные возгласы тут же заплясавших вокруг нее исступленных старух. Затем, похоже, к ней полностью вернулась способность передвигаться на ногах: она присоединилась к танцу старушенций, выкрикивающих какие-то заклинания, и стала кружиться вокруг своей оси, закатив глаза и то открывая, то закрывая рот. Наконец она, скрестив руки на груди, упала на могилу диакона.
