Юнга, расположившийся на рее
[75]
, даже позволил себе дерзко выкрикнуть:
– Браво, помощник капитана! Прикончи его!
Отец Лефевр начал бормотать молитвы, заготовленные у него для подобных «особых случаев». Он призывал Небеса быть снисходительными к этим двум безбожникам, которые играли со своими жизнями так, как люди играют в домино… Он также просил Господа пощадить капитана Ракиделя, который будет очень нужен экипажу тогда, когда на горизонте наконец-то появится испанский галеон.
Врач напряженно ждал, по-прежнему держа наготове свою сумку с мазями и хирургическими инструментами. Он разглядывал молодого первого помощника капитана взглядом опытного анатома и замечал в нем гибкость, редко встречающуюся у представителей сильного пола.
Марсовый Клод Ле Кам находился в первых рядах зрителей. Он от волнения затаил дыхание, а короткая трубка, которую он держал в углу рта, погасла. Будучи все-таки женщиной, он, наверное, приходил в ужас от одной только мысли о том, что сейчас может пролиться кровь подруги. Однако Клод очень быстро осознал, что этого скорее всего не произойдет.
Клинки снова и снова со звоном ударялись друг о друга. Оба противника действовали напористо. Когда стало очевидно, что они не уступают друг другу в искусстве фехтования, и когда усталость начала брать верх над удовольствием, получаемым от поединка, капитан Ракидель решил уступить. Переложив саблю в левую руку, он приложил правую ладонь к сердцу и с уважением сказал своему противнику:
– Мсье, я восхищен тем, как мы с вами провели время. Вы – прекрасный фехтовальщик, и я уверен, что испанцам придется несладко, когда они испытают на себе силу вашей руки!
– Я весьма вам признателен, мсье, – сказала Сюзи, повторяя вслед за капитаном его жест.
Она с горечью подумала о том, что если бы Антуан Карро де Лере, ее муж, получил уроки фехтования у такого учителя, как Элуан де Бонабан, то он, наверное, был бы сейчас жив. Они жили бы вдвоем в Париже, ходили бы в салон мадам де Тансен или же салон мадам де Парабер, а также посещали бы игорные дома, в которых, возможно, спустили бы часть своего состояния. Она носила бы роскошное платье и напудренный парик, а на лицо приклеивала бы мушки из тафты. Они занимались бы любовью и ночью, и днем – как они когда-то это делали… И так – до самой смерти. Однако вместо этого она теперь скучала на корабле, направляющемся к берегам Испании в поисках судна, которое можно захватить и разграбить. А еще она носила камзол и штаны, вынужденная выдавать себя за мужчину, и ее ждало безбрачие до конца ее жизни.
Эти мысли омрачили Сюзанне радость по поводу того, что она неплохо показала себя в схватке на саблях, завоевала симпатии экипажа и немного сбила спесь с капитана, кичившегося тем, что он – настоящий мужчина.
Да, Ракидель выставлял себя настоящим мужчиной, и это Сюзанну, как она мысленно признавалась себе, очень сильно раздражало. И беспокоило. Ракидель был полной противоположностью Антуана: его фигура была массивной, а на лице виднелись шрамы, которые, несомненно, были следами поединков с гораздо менее галантными противниками. Главное же заключалось в том, что ему было свойственно высокомерие того представителя сильного пола, который осознает, что он нравится женщинам и что его боятся другие мужчины. Знавал ли когда-нибудь чувство страха этот человек, который во время недавней жуткой бури, как заметила Сюзи, был бледным, но вел себя самоуверенно? Трепетал ли он когда-нибудь перед неудержимой мощью океанов? Просил ли он когда-нибудь пощады у другого «морского волка», оказавшегося более сильным, более хитрым и более жестоким, чем он сам?
Иногда первому помощнику капитана казалось, что в глазах Ракиделя мелькает искорка нежности. Такое происходило, когда капитан гладил Скарамуша – корабельного кота, который, как считалось, приносил удачу.
Сюзи в начале плавания с удивлением обнаружила, что на корабле есть ленивый и капризный представитель семейства кошачьих. Ему надлежало ловить крыс, но он предпочитал лежать, свернувшись клубочком, на тюленьей коже в кают-компании или же клянчить еду на камбузе
[76]
. Если еду ему не давали, он ее воровал, и экипажу уже несколько раз доводилось видеть, как кок бежит вслед за котом, целясь в него дощечкой для резки мяса. Скарамушу неизменно удавалось ускользнуть, держа в зубах кусок соленого или копченого сала. Своим именем он был обязан одному итальянскому комедианту, а дал ему это имя сам капитан Ракидель, когда судно покидало Сен-Мало. Одной из служанок на постоялом дворе тогда поручили найти кота, потому что страховые компании отказывались возмещать ущерб, наносимый судну грызунами, если на этом судне не имелось кота или кошки.
Конкретного хозяина у Скарамуша не было – его хозяевами были все двести двадцать два члена экипажа. А врагами для него были только крысы и… кок! За котом наблюдали, чтобы узнать, какая в ближайшее время будет погода. Если он проводил лапой у себя за ухом – это к дождю. Рулевой утверждал, что если приснится кот, то, значит, на следующий день жди сильного ветра… Едва ли не каждый член экипажа мог рассказать какую-нибудь историю, свидетельствующую о полезности этого кота и о его удивительных способностях. Если какая кошка и не пользовалась популярностью на «Шутнице», так это исключительно «девятихвостая кошка», ибо все знали, что этим словом называют орудие наказания недисциплинированных матросов, а именно кнут, состоящий из девяти узких ремешков, оставлявших на спине болезненные и долго заживающие раны. Некоторые из матросов испытали на себе это орудие наказания – на других судах и по приказу других капитанов.
Ракидель смотрел на кота очень ласковым взглядом, и когда его длинные пальцы поглаживали шерсть кота, воздух, казалось, наполнялся электрическим зарядом. Скарамуш был удивительным животным – существом на четырех лапах, умевшим завоевывать симпатии людей.
Первым на судне умер именно он. Еще до того, как кораблю встретился хотя бы один испанский галеон, весь экипаж отравился большим куском испорченного мяса. Все стали очень сильно мучиться животом – и матросы, и командный состав корабля, и священник, и врач, которому при этом приходилось заботиться не только о себе самом, но и обо всем остальном экипаже. В разных уголках судна слышались проклятия и стоны. Судно легло в дрейф. Повсюду чувствовалось зловоние. Сюзи и ее подруга Клод тоже пострадали. Когда у них начинались рези в животе, им приходилось в первую очередь думать о том, как бы не сделать ничего такого, из-за чего их товарищи по несчастью могли бы узнать, кто эти двое есть на самом деле.
Это бедствие длилось три дня и привело к двум жертвам, а именно к смерти Скарамуша и одного юнги, живот которого, по заявлению врача, и так уже был ослаблен какой-то бессимптомной болезнью. Один из матросов, управляющих парусами, сшил для этого несчастного саван из джутовой ткани, в который возле его ступней положили три пушечных ядра, чтобы те утянули его на морское дно – его последнее пристанище. Как и в день поединка между капитаном и первым помощником, весь экипаж собрался на палубе. Умершего положили в саване на большую доску, поставленную на фальшборт. Точно так же поступили и с трупом кота. Отец Лефевр прочел на латыни молитву:
