Молотов в ситуации на фронтах разбирался не то чтобы хуже, а просто намного медленнее, чувствовался гражданский человек, однако при этом ум у него был цепкий, словно у бульдога, и спрашивать, если что-то не понимал, советский министр иностранных дел не стеснялся. Впрочем, ему простительно, работа дипломатов начинается чуть позже, когда замолкают пушки, желательно, оставаясь при этом наведенными на вражескую столицу.
Самым проблемным в очередной раз оказался Муссолини. Дуче был великолепный оратор, способный увлечь за собой массы людей, неплохой политик, но, как и многие гуманитарии, в вопросах реальной жизни частенько пасовал. И пришлось достаточно долго разжевывать ему элементарные вещи – как, что, где и почему. К концу этого действа Геринг задремал, Сталин сидел в кресле с непроницаемым лицом, крутя в пальцах незажженную трубку, Молотов (вот когда пригодилась выучка дипломата), казалось, вообще ни на что не обращал внимания, а непосредственный Роммель, на пару с Лютьенсом занимавшийся ликбезом, с трудом сдерживался от того, чтобы рассмеяться. У Колесникова происходящее вызвало острейший приступ дежа-вю, он будто воочию увидел себя в знакомой до боли аудитории, а перед собой студента-заочника, тупого и ничего не желающего знать, но заплатившего за обучение, а стало быть, не подлежащего отчислению. Картинка получилась настолько яркой, что даже страшно стало. Впрочем, наваждение длилось всего лишь миг, хотя и этого хватило, чтобы адмирала прошиб холодный пот.
Тем не менее, поговорка «терпение и труд все перетрут» оказалась справедлива и в этом случае. Пускай и с трудом, но до хитро спрятанного интеллекта дуче удалось довести если не нюансы, то хотя бы основные моменты происходящего. И, когда он уяснил, как развиваются события, то задал вполне логичный для дилетанта вопрос:
– Я так понимаю, что вы планируете развернуть масштабное сухопутное наступление? – и, дождавшись согласного кивка головы, продолжил: – Тогда зачем вам организовывать систему конвоев? Ведь можно было продолжать перебрасывать войска через Аляску. К тому же, насколько я понял, наш флот сейчас оказался надолго лишен возможности вести активные боевые действия, а у американцев, судя по вашему докладу, все еще имеется значительное количество легких сил – крейсеров, эсминцев… Как вы сможете обеспечить защиту судов?
Ну, понять интерес Муссолини сложности не представляло. Из используемых для перевозки войск транспортов почти четверть были итальянскими, и дуче совершенно не хотел терять людей и корабли. Колесников вздохнул:
– Вы не правы, герр Муссолини. Наш флот вполне боеспособен. Несмотря на то, что часть наиболее современных кораблей получила серьезные повреждения, мы сохранили не менее трех линкоров, которым сейчас требуется только профилактическое обслуживание, и авианосцы. И даже приумножили число авианесущих кораблей за счет трофеев, хотя на ремонт и освоение их уйдет определенное время. Конечно, противник имеет сейчас некоторое преимущество в легких кораблях, но, во-первых, у нас значительно больше субмарин, а во-вторых, устаревшие линкоры уцелели и не получили ни малейших повреждений. Для проводки конвоев мы изначально планировали использовать именно эти корабли. Вооружение и защита у них соответствуют нынешним требованиям, а высокая скорость не нужна вовсе. Все равно придется подстраиваться под возможности транспортов, скорость конвоя определяется скоростью самого тихоходного корабля. У американцев же не осталось ни крейсеров, ни авианосцев, быстро восстановить ударный флот они физически не в состоянии, и противопоставить нашему антиквариату им просто нечего.
Дуче покивал и глубокомысленно изрек:
– Но вы так и не объяснили мне по поводу северного маршрута…
И тут Роммель взорвался. Пожалуй, единственное, что он ненавидел всеми фибрами души, это некомпетентность. Резко встав, он подошел к карте, ткнул в нее пальцем и аккуратным, ухоженным ногтем чиркнул по Аляске и Канаде сверху вниз, так, что на плотной бумаге остался след:
– Да потому, черт побери, что в этой проклятой Канаде и на этой недоделанной Аляске нет дорог! Хуже, чем в России! Начинается весна, мы там угробим всю технику, а что не развалится, то само встанет. Ресурс двигателей и гусениц – вы такое слово слышали?
Он еще что-то рычал, и смотрелось это донельзя комично, поскольку худой немец ухитрялся буквально нависать над куда более крупным Муссолини. Однако тот, очевидно, не привыкший, что на него могут так наезжать, разом стушевался. Здесь не митинг, злорадно подумал адмирал. Здесь равные собрались, и ты отнюдь не самая крупная лягушка в нашей луже, поэтому не лезь в то, что тебя не касается. Эх! Как бы проще было, если впихнуть вместо тебя… ну, хотя бы Боргезе. Ничего сложного, автомобильная катастрофа, например. У его, Колесникова, диверсантов получится запросто. Или переговорить со Шнайдером. Муссолини любит летать, самолетом управляет лично, но пилот он так себе, и сбить его не сложно, опыт имеется. Хотя нет, возникнут лишние вопросы, упавший в реку автомобиль надежнее. А дальше дело техники. Боргезе популярен сейчас. Профессионал, герой войны. Но – нельзя, слишком уж новоиспеченный командующий флотом непредсказуем в плане политики, убежденный фашист, причем из радикальных. Нельзя таких на главные роли, никак нельзя. Так что придется и дальше мучиться с бывшим коммунистом Муссолини, на него хотя бы, случись нужда, можно давить.
Роммель исходил ядом, Муссолини обтекал, Колесников наблюдал за ними обоими и, пользуясь стратегически выгодной позицией, присматривал за остальными. В очередной раз не подвел многолетний преподавательский опыт, сел так, что мог без усилий, даже не поворачивая лишний раз головы, видеть все, что происходит в кабинете. Реакция окружающих на происходящее его весьма интересовала.
Геринг проснулся, смотрел на происходящее без особого интереса и как-то вяло. Ну и ничего удивительного – при всех своих достоинствах герой минувшей войны обладал одним жутким недостатком. Наркотиками баловался, об этом Колесникову уже докладывали, если конкретно, морфием. Как привык его использовать после ранения – так и все. Правда, мозги ухитрялся не глушить, оставаясь адекватным, но перепады настроения и периодическая сонливость были его постоянными спутниками. Паршиво, как справиться с этой проблемой, Колесников пока не знал и смещать Геринга тоже не хотел. Взаимное уважение – оно дорогого стоит, да и многие вопросы толстый ас решал воистину мастерски.
Сталин продолжал крутить в руках трубку. Усмешка… Да, усмешка была, но рассмотреть ее было очень сложно, разве что если специально приглядываться. Густые усы, помимо прочего, еще и неплохо скрывали мимику. Однако то, что происходящее его забавляло, Колесников понял. И пассаж про русские дороги великого диктатора, похоже, совершенно не задел. А вот Молотов по-прежнему сидел, будто аршин проглотил. Лицо опытного дипломата оставалось бесстрастным, но чем дальше, тем сильнее казалось адмиралу, что глава советского внешнеполитического ведомства испытывает к происходящему некоторую брезгливость. Пожалуй, Роммель и впрямь перегнул палку, надо заканчивать этот балаган.
– Хватит, Эрвин.
Сказал это Лютьенс негромко, но очень удачно выбрав момент. Пауза, когда генерал набирал воздуха для новой порции нелицеприятных слов, казалась заполненной невероятной тишиной, будь здесь мухи, слышно было бы, наверное, каждый взмах их крыльев. И неудивительно, что голос адмирала, спокойный и чуть усталый, прозвучал не хуже грома среди ясного неба. Роммель замер с полуоткрытым ртом, внимание всех остальных моментально переключилось на Колесникова.
