Бела отправился в Бухарест без вызова, попросил чиновника из Министерства спорта о встрече. Безуспешно. Вернулся в Онешти – кто же заменит его на тренировках? – и снова поехал в столицу. Вторая попытка тоже не удалась, ничего не вышло, чиновник его не принял. Тогда Бела позвонил и принялся по телефону умолять этого бюрократа что-нибудь придумать, нет, он не протестует против «превосходного государственного решения», но пожалуйста, добавьте в команду еще одну гимнастку, только одну из наших гимнасток! Парижским успехом хвастаться было неудобно, потому что история, рассказанная во всех подробностях руководителям Федерации молодой парижской переводчицей, завербованной департаментом госбезопасности, им не понравилась. Французы все-таки жаловались – пусть и на свой лад, вежливо, удивляясь «выступлению-сюрпризу чудесных румынских девочек, которых не было в программе».
Товарищ преподаватель, сказал столичный чиновник, который в конце концов согласился его принять, вашим девочкам некуда торопиться, им едва исполнилось тринадцать! Тоже мне выдумал, расхохотался он, оставшись после ухода Белы наедине с коллегой, этот мадьяр считает, что нашу современную процветающую страну могут представлять какие-то тупые деревенские недомерки из жопы мира!
У Белы состоялась тогда и другая встреча, о которой он не рассказал? Или у тренера было больше высокопоставленных друзей, чем он говорил? А может, подарки на этот раз были получше прежних? Он дал клятву привезти медаль, чемпионское звание? Как бы там ни было, неделей позже он добился разрешения включить в сборную Румынии девочку из своей команды. Теперь в сборной будут три гимнастки из «Динамо» и одна из Онешти.
СЛИШКОМ СТАРА, ЧТОБЫ БЫТЬ МОЛОДОЙ
В Шиене (Норвегия) идет двадцать пятая секунда комбинации на бревне. Запястья спортсменки выгибаются, словно она отталкивает ладонями плотный воздух, ноги сомкнуты на десяти сантиметрах деревянной дорожки, Надя, маленькая девочка, старательно изображающая рок-н-ролл, виляет бедрами вправо-влево, вытягивает руки перед собой и, не опираясь ими о бревно, быстро описывает ногами широкий круг, уследить можно только за белым бантом, которым перехвачен ее хвостик, он – словно точка на плане: «Вы находитесь здесь». Раскачиваясь на разновысоких брусьях, она взлетает так высоко, что некоторые зрители не могут досмотреть выступление до конца, они с ужасом ждут, что тонкие руки не выдержат и девочка упадет. Знает ли она, понимает ли, что рискует сломать себе шею, спрашивают встревоженные журналисты у ошеломленных судей. Людмила Турищева, стоящая в красном спортивном костюме на второй ступени пьедестала, смотрит, как малышка, ставшая самой юной чемпионкой Европы, приветствует публику. Советская гимнастка осунулась, в ее улыбке спокойная и горькая печаль. Она выглядит увядшей.
Я пишу Наде К.: «Ваше появление было зрелищем, его безупречная постановка опиралась на два цвета аксессуаров – белый и красный. Девственно белый цвет купальника. Белый цвет магнезии от ладоней до ляжек. Наконец, андрогинная бледность девочек-гимнасток – такими они были до того, как в начале девяностых их решили раскрасить поярче, используя для этого румяна и тени с блестками, делающие товар более привлекательным. И красный. Разумеется, это цвет коммунизма и его знамен. Но в первую очередь – цвет огромных атласных бантов, которыми тренеры украшали ваши волосы, этот аксессуар гарантировал подлинность детства в мире, где вы всегда были “слишком стары, чтобы быть молодыми”».
ЕСЛИ КРОВЬ НЕ ИДЕТ
Чемпионка Европы! Новость была настолько неожиданной, что не нашлось ни одной фотографии, чтобы проиллюстрировать статью, вышедшую в то утро, когда Надя вернулась в Бухарест. В аэропорту ее, героиню, только что вытеснившую с пьедестала советских гимнасток, встречают с охапками красных гвоздик. Наконец из самолета выходит молодая женщина в темно-синем спортивном костюме. Это На-дя! Вот это красавица! Но происходит что-то странное: усатый исполин отдает красавице пластиковые пакеты, неси, мол, а сам кладет руку на плечо какой-то девчушке, наверное дочке. А где же наша чемпионка, осведомляется какое-то официальное лицо, отыскивая глазами крепкую спортивную фигуру. И тогда Надя выступает вперед, медали висят на ее узкой груди странным дикарским ожерельем, образуя золотой доспех, – и фотографы медленно, как при ускоренной киносъемке, опускаются на колени, чтобы оказаться на одном уровне с бледным детским личиком.
Надя пожимает протянутые руки. Представитель Партии благодарит девочку от имени всей страны – она сдержала слово, добилась тех прекрасных результатов, которые пообещала товарищу Чаушеску.
Все, что происходит потом в течение 1975 года (даже если бы и захотелось подделать историю, мы вряд ли нашли бы, что тут можно изменить), все ее прилежное, образцовое восхождение Бела воспринимает как должное. Он ничего другого не ждал – и был прав. Надя разрешает его сомнения, опережает его опасения, она делает все, что ей скажут, она – посланница его мечты, объект эксперимента и почти принцесса. «Почти» – потому что теперь надо убедить ответственных работников дать девочкам из Онешти место в будущей олимпийской сборной.
* * *
Бела клянется, что его девочки разгромят русских, вот увидите, он пишет это на бумажной скатерти чернилами и ставит свою подпись. За столиком ресторана еще три сотрудника Федерации. Товарищи, если вы возьмете моих девочек, после Монреаля про советских никто и не вспомнит!
До чего он смешной, этот толстяк, и почти трогательный, когда затягивает румынский гимн, вскочив с места и отбивая такт ладонью, так вдохновенно, словно сейчас поведет за собой войска: «Сегодня Партия нас объединяет, на румынской земле построен социализм, построен тружениками в едином порыве, ради чести родины, мы сокрушаем наших врагов, чтобы достойно жить под солнцем среди других народов, жить в мире, в ми-и-и-ире».
Хорошо, мы устроим предварительные соревнования между двумя командами и будем решать на основании фактов, соглашаются ответственные работники. Их позабавило представление, устроенное человеком, который остается для них «мадьяром».
* * *
Лето в столице, зной впивается в кожу обжигающими клыками, влажный застоявшийся воздух словно сгустился, облепляет запахом цветущих лип.
Здесь, в этом просторном гимнастическом зале с большими окнами, на полу не старые матрасы, а ярко-синие поролоновые маты. Тренируются только девочки из Онешти: как только температура поднялась выше тридцати восьми градусов, динамовские тренеры, которые требуют, чтобы их называли «товарищ тренер», увезли своих гимнасток в Констанцу, на берег Черного моря. А девочки из Онешти между упражнениями тащатся к умывальнику и брызгают себе в лицо холодной водой.
Не сам ли Бела предложил, чтобы Федерация прислала кого-нибудь с проверкой? Вот он и явился сегодня, этот генерал, отвечающий за спорт. Вошел в зал, знаком показал Беле, чтобы тот не прерывал из-за него тренировку, уселся. Бела доволен. Лучшего момента выбрать было нельзя. Ну и пусть Луминица ноет, что у нее болит голова (давай-ка, лезь обратно на бревно! когда ты соскакиваешь, тебя слышно отсюда до Трансильвании, что ж ты за коровища такая! ладно-ладно, тебе не помешает потерять несколько граммов пота, иди уже!), пусть Дорина четыре раза подряд падает, пытаясь выполнить двойное сальто назад. Генералу быстро надоест дышать воздухом, пропитанным запахом пота и магнезией, у него небось уже першит в горле. Беле ничего не надо делать, просто дождаться, пока представитель Федерации встанет, отряхнет мундир и спросит: «Товарищ преподаватель, а где же гимнастки из клуба “Динамо”?» И с невинным видом ответить, что те «на пляже, как всегда, стоит пригреть солнышку…». Генерал уходит в ярости, приказав обеим командам завтра же быть у него. На следующий день динамовский тренер оправдывается, ссылаясь на то, что «в такую жару девушкам необходим отдых», а Бела только приподнимает брови: «Да? Отдых? Отдых теперь входит в олимпийскую программу?» Генерал назначает товарища Кароли руководителем национальной и олимпийской сборной, и Бела отныне будет сам отбирать гимнасток.
