И все же нет необходимости вставать так рано, этим утром она не собирается плавать. Зимой всегда наступает такой момент, когда вода становится просто ледяной и надо переждать до весны. Когда Роза сказала Софи, что они больше не будут купаться по утрам, та молитвенно сложила руки и сказала: «Благодарю Тебя, Господи!»
И вот вновь наступает Годовщина. Невозможно поверить, что между тем днем и сегодняшним прошло семьдесят три года. Она помнит его яснее, чем события, которые произошли намного позже. К примеру, чем она занималась в семидесятые? Ничего такого, о чем можно было бы вспомнить. Казалось, все это десятилетие можно было пережить за неделю. Роза вспоминает, что любила яркие модные наряды. Много радости доставляли дети. Бывало, Томас часами сидел у нее на коленях и сосал большой палец. Вероника семенила за ней следом, беспрерывно задавая вопросы. А вот Грейс была тихая, молча пристроится рядышком и рисует. Иногда Роза брала ее маленькую, перепачканную красками ручонку и целовала костяшки пальцев. Грейс никогда не любила всякие там обнимашки и прочие нежности.
Чувство, которое испытывала Роза к этим трем малышам, сильно отличалось от ее чрезмерной привязанности к их матерям, Марджи и Лауре, этим золотоволосым девчушкам с большими голубыми глазами и сочными, жадными ртами, напоминающими бутоны роз. Надо же, они такие разные, но при этом обе обожали своего папочку. И это чувство отличалось от того, что она испытывала к бабке детей. Любовь Розы к Энигме всегда переплеталась со страхом. Что, если мы сделаем что-то неправильно? А вдруг ее отберут у нас? Что, если люди узнают правду? Но Томаса, Веронику и Грейс она любила подлинной, безоговорочной любовью. Иногда Розу переполняла такая любовь к ним, что она казалась ей почти мистической, почти сексуальной, едва ли не сутью, первоосновой – чего? – да всего на свете.
Роза отодвигает кружевную занавеску на окне. И зажмуривается от неожиданного потока солнечного света. В Годовщину почти всегда бывает прекрасная погода, и Розе это кажется небольшим жульничеством, неточным повторением того дня в далеком 1932 году. Тогда пейзаж, напротив, был какой-то готический: хмурое небо, завывающий ледяной ветер, раскачивающий эвкалипты из стороны в сторону, мутная и покрытая рябью река. Роза представляет себе Конни, стоящую в дверях ее спальни. На руках красные рукавички, связанные еще мамой, вокруг шеи обмотан шарф. По тому, как сестра наклоняла голову набок, Роза догадалась, что у нее опять болит ухо. Она была в сильном волнении. «Это твой последний шанс передумать, Роза. Завтра мы уже ничего не сможем повернуть вспять». Однако Роза была не в состоянии ни говорить, ни двигаться. Она словно оказалась на дне очень глубокого, очень темного колодца и не знала, как выбраться. Ей казалось, она останется там навсегда. Она не произнесла ни слова. Ей было нечего сказать. Конни тяжело вздохнула: «Хорошо. Значит, мы это сделаем». И они это сделали.
Семьдесят три года пролетели как одно мгновение.
А сегодня вечером какой-то человек, некий псих, прочитавший глупое объявление Вероники, собирается приехать на остров и заявить, что он якобы родственник Элис и Джека Манро! Это вызывает у Розы желание смеяться и плакать одновременно. Она начинает трепетать от страха, и в то же время ее бодрит приятное чувство гнева.
Действительно, уже пора вставать.
Зрители, затаив дыхание, ожидают появления этого храброго бойца, Розы Доути, которая вновь преодолевает жуткую боль и поднимается с кровати.
* * *
Энигме не снятся сны. Вероника сказала ей, что все люди видят сны, только не помнят их. Это чепуха, Вероника вечно болтает всякую чушь. Если бы Энигма видела сны, то запомнила бы. У нее превосходная память. Несправедливо, что она спит без сновидений. Ее мужу Натаниэлу обычно снились длинные, запутанные сны, о которых он всегда стремился рассказать за завтраком. Было очень скучно притворяться, что слушаешь его. Она обычно начинала многозначительно вздыхать, однако супруг не обращал на это никакого внимания, продолжая гудеть.
И вот она совсем одна в утро Годовщины, и нет никого, кто принес бы ей в кровать чашку чая. Она одинокая старая вдова, сидящая в кровати, и это грустно, как в фильме с Грейс Келли. Энигма негромко шмыгает носом.
По правде говоря, она не так уж сильно скучает по Натаниэлу. Приятно спать одной на широкой кровати. Хочешь – отопление включишь, а хочешь – окно настежь откроешь. На самом деле она не собиралась за него замуж. Вокруг Энигмы крутилось немало других парней, веселых, которые подошли бы ей гораздо лучше Натаниэла. Но тот с неизменно виноватым выражением лица вечно околачивался где-то поблизости. Он всегда был рядом. И Энигма нечаянно ответила согласием на его предложение. А все из-за того, что подруги постоянно нахваливали Натаниэла – он-де милый, он-де умный, – и Энигма подумала, что если откажет ему, то все сочтут ее дурой. Очень похоже на то, как однажды она пошла за покупками с Конни и Розой, и те сказали, что красный джемпер поло так ей идет, что глупо будет не купить его. И она купила джемпер, вопреки собственному мнению, и, конечно, ни разу потом его не надела! Он так и провисел долгие годы в шкафу. Натаниэл был как раз похож на тот красный джемпер. Ошибочка вышла. Однако невозможно сохранить чек и обменять мужа, верно? Так что Энигма здорово влипла. Ну и разумеется, тогда времена были другие. А сегодня люди, недолго думая, разводятся. Взять хоть Веронику: вышла замуж на пять минут. Энигма подарила внучке на свадьбу очень дорогой утюг. И что – вернула она его бабушке? Конечно нет.
Энигма откидывает одеяло и засовывает ноги в пушистые розовые шлепанцы, о которых Лаура как-то сказала, что они во вкусе героинь романов Барбары Картленд. В устах Лауры это прозвучало как оскорбление. У Энигмы вообще нет взаимопонимания с младшей дочерью. Та считает себя слишком умной. Матери не пристало иметь любимчиков, но что прикажете делать, если один ребенок кажется тебе намного симпатичней другого? Энигма старается не подавать виду, но Марджи всегда была ее любимой дочерью. И вот пожалуйста, она тоже покидает мать в такой важный день, как Годовщина. Очень обидно.
Энигма идет на кухню. В доме тепло и уютно, потому что она не выключала на ночь отопления. С Натаниэлом случился бы припадок. Она всегда пыталась втолковать ему, что он женат на знаменитости. Энигма – знаменитость, совсем как Барбара Картленд, и такая же богатая. Ну и зачем же, спрашивается, экономить и дрожать от холода зимним утром?
На завтрак она приготовит себе омлет из копченой семги со сливками – праздничное угощение в честь Годовщины. Приходится самой о себе заботиться, раз уж все ее бросили. В детстве Энигма всегда получала на Годовщину особый подарок и вкусный завтрак. Это было все равно как день рождения, но даже лучше, потому что она была звездой дня. Роза шила девочке новое платье, а волосы ей закручивали на ночь на папильотки, и получались красивые локоны. Энигма была похожа на маленькую принцессу, и все дамы, приезжавшие на остров, стремились обнять и поцеловать ее. «Ах ты, бедняжка, несчастная сиротка!» – рыдали они, заключая ее в объятия. И Энигма плакала вместе с ними, думая: «Да, я бедняжка!» – и от этого гостьи рыдали пуще прежнего, думая, что девочка оплакивает исчезнувших маму и папу. Это было отчасти правдой, но не в том смысле, как они думали. Больше всего на свете Энигма боялась, что однажды вернутся ее настоящие родители и отнимут дочь у Розы, Конни и Джимми. Утром каждой Годовщины Энигма просыпалась в ужасе: а вдруг сегодня появятся Элис с Джеком и скажут: «Большое спасибо, что позаботились о нашей девочке, а теперь мы ее забираем!» И как она будет жить с родителями, которые ничего о ней не знают: ни какое у нее любимое блюдо, ни как ей надо причесывать волосы, ни как мыть спину, ни как подтыкать одеяло – да мало ли всего!
