– Ага. Все еще там, – кивнула Руби.
– Работу-то не нашла еще? – поинтересовалась мать.
– Все еще пою, если ты, конечно, об этом, – пожала плечами Руби.
– Боже, Трейси, сколько тебе уже? – ужаснулась женщина.
– Тридцать один.
– Точно, тридцать один. Не пора ли тебе с этим завязать, а? Если уж у тебя до тридцати не получилось преуспеть, может, хватит с тебя этой карьеры певички? Разве я не права? – вздохнула мать.
Руби охнула и глотнула чай. Она знала, что рано или поздно разговор придет именно к этому. Так было всегда. Именно поэтому она и не хотела сюда возвращаться. Это была вторая причина. Первой был Эдди.
– Томми! Твой чай готов! – крикнула мать.
У кухонной двери появился Томми, точная копия Эдди – маленький и коренастый, с крошечным носом и волосами цвета песка на пляже. Он бегло оглядел Руби.
– Все хорошо? – сказал Томми. – Что ты здесь делаешь?
– Просто пришла навестить, – ответила Руби.
– По-моему, в прошлый раз ты сказала, что никогда больше сюда не вернешься, – напомнил Томми.
– Да. Я передумала, – отмахнулась Руби.
– Останешься на обед? – спросил брат.
– Не знаю, – сказала Руби и взглянула на мать. – Смотря…
– Можешь остаться, почему нет. Еды хватит на всех. Но к обеду вернется Эдди. После паба. Так что подумай сама, надо тебе это или нет, – пожала плечами мать.
– Нет, – ответила Руби и повернулась к Томми. – Я посижу, пока не вернется твой отец. А потом свалю.
Томми пожал плечами и ушел обратно в гостиную, прихватив свою кружку с чаем.
– Слушай, – сказала Руби, повернувшись к матери. – Скажу честно. Я в заднице. В полной.
– Ах, вот оно что, – улыбнулась мать несчастной улыбкой.
– Вот оно что? – не поняла Руби.
– Ну, я знала, что ты пришла не только поговорить, – ответила мать.
– Мам, слушай. Я же никогда не просила у тебя денег, так ведь? Я с шестнадцати лет сама по себе. Без твоей помощи. Все, что я прошу – пара сотен фунтов, чтобы расплатиться с долгами, – взмолилась Руби.
– Ну так найди работу.
– Это невозможно.
– Почему?
– Потому что я ничего не умею. Кто, черт возьми, даст мне работу?
– Бог мой, Трейси, ты правда думаешь, что абсолютное большинство людей в этой стране хоть что-нибудь умеет? Думаешь, я что-нибудь умею? Думаешь, если бы у меня был выбор, я бы всю неделю торчала у миссис Скотт? Мыла бы ее задницу и стирала бы белье? Думаешь, я не хотела бы уметь хоть что-то, иметь талант, быть особенной? Каждый хочет быть особенным, Трейси, но в том и суть взросления – нужно суметь понять, что ты ни черта не особенный, а такой же, как все.
Руби вздохнула и ухватила себя за кончик носа. Девиз их семьи: «Ты ничем не примечательна». Все свое детство Руби только и слышала: «Прекрати кривляться!», или «Тоже мне, нашлась мадам!», или «Слишком много о себе думаешь!» – и все в таком духе. Она терпела, пока ей не исполнилось шестнадцать. Тогда ее терпение лопнуло. Она собрала вещи и ушла из дома, переехав в Лондон с первым же встречным мужчиной, который сказал, что она особенная. Сказал лишь затем, чтобы затащить ее в постель, но это было неважно. Она сбежала. Официально сменила имя на Руби и начала устраивать собственную жизнь.
– В любом случае я не для того сюда пришла, чтобы ты мне напоминала, какое я ничтожество. Я пришла, потому что ты – моя мать, а мне нужна помощь. Мне очень плохо, – произнесла Руби.
– Насколько? – переспросила мать.
– Скажем так, у меня задолженность по кредитной карте, и банк ее заблокировал. К тому же я еще и другим людям должна, – объяснила Руби.
– Каким людям? – не поняла мать.
– Друзьям, коллегам, – пожала плечами Руби.
– Гангстеров среди них нет? – поинтересовалась мать.
– Нет, – ответила Руби.
– То есть проблемы тебе не грозят? – спросила мать.
– Нет. Если ты о том, что меня могут побить, то нет. Но мне грозит другое: я могу лишиться жилья и многих своих друзей.
Мать повернулась к ней спиной и уставилась в окно, сунув руки в карманы своей медицинской формы. Руби взглянула на мать. Ее волосы подернулись сединой, плечи стали еще более покатыми, чем были всего лишь пару лет назад, а стопы были покрыты мозолями. У нее появился лишний вес. С матерью произошли разительные перемены: за относительно небольшой период времени она окончательно превратилась в женщину среднего возраста.
– Нет, – произнесла она. – Я ничем не могу тебе помочь, милая. Прости.
– Что? – опешила Руби.
– Я не могу дать тебе денег. Это было бы несправедливо по отношению к моим мальчикам и ко мне, – пожала плечами мать.
– Несправедливо? – переспросила Руби, не веря собственным ушам.
– Да. Я очень много работала, чтобы заработать эти деньги. Правда. И делала то, что ты даже себе представить не можешь. А ты только и занимаешься тем, что мечешься вокруг и пытаешься всем доказать, какая ты особенная. Так вот – меня этим не проймешь. Придется тебе найти другой способ, – сказала мать.
– О, действительно: ты с таким трудом зарабатываешь себе на хлеб, а потом позволяешь Эдди пропить все это в пабе, но при этом у тебя нет денег для собственной дочери? – воскликнула Руби.
Мать пожала плечами, снова вскинув брови:
– Ты не вправе у меня ничего требовать, Трейси.
– Нет уж, кое-что ты мне должна. Это ты привела в дом этого мужика. Ты его привела и позволила ему разрушить все: уничтожить мое детство, обращаться со мной, как с дерьмом, бить и унижать меня. А сама молчала в тряпочку. Так что ты должна мне, мама. Много, – отчеканила Руби.
Мать вздохнула, взялась за завернутого в пленку цыпленка на столе и снова вздохнула.
– Знаешь, – Руби встала на ноги и взяла в руки сумочку, – я не хотела приезжать. Вот честно. Я знала, что попусту потрачу время. Но потом какой-то голос в моей голове начал повторять: «Она твоя мать, она твоя мать, она твоя мать». Словно это на самом деле что-то значило. Словно быть матерью – нечто важное, особенное. Но, очевидно, как и все остальное в твоей жалкой, обычной, унылой жизни, это не так.
Она вышла из кухни и прошла мимо гостиной. Распахнув дверь, Руби посмотрела на своих братьев.
– Не слушайте ее, – прокричала она. – Не позволяйте ей убедить вас, что вы обычные. Каждый человек особенный. Даже вы. Вы особенные.
Ответом был лишь недоуменный взгляд трех пар по-детски распахнутых глаз.
– Увидимся, когда вы вырастете, – сказала Руби, – и будете готовы уйти из этого гадючника.
