Вспоминая ее поучения, я с тревогой спрашивала себя, не слишком ли далеко я зашла в отношениях с Дебби. Я была уверена, что Нэнси посоветовала бы мне не торопить события. Так я и поступила, дожидаясь, пока Дебби сама осознает, что ей просто необходимо, чтобы я вошла в ее жизнь.
Оттачивая особую манеру держаться дружелюбно, но без заискивания, я параллельно продолжала наблюдать за Дебби из своего убежища под лестницей, чтобы получше ее узнать. Из обрывков подслушанных разговоров я поняла, что они с дочерью переехали в Стортон из Оксфорда несколько месяцев назад, после того, как Дебби развелась с отцом Софи. Девочка готовилась к выпускным экзаменам в средней школе и была против переезда. Каждый раз, когда Джо из скобяного магазина спрашивала о Софи, Дебби грустно опускала глаза. Озабоченно хмуря брови, она объясняла, что Софи «еще не освоилась» и что ей «трудно обживаться на новом месте».
Софи я видела в нашем проулке каждый день. Она возвращалась из школы с потертым рюкзачком через плечо и белыми наушниками в ушах. Иногда она останавливалась посреди тротуара, неистово стуча по экрану своего мобильника, и, входя в кафе, с силой захлопывала за собой дверь. Потом она поднималась в квартиру наверху, о чем немедленно возвещал шквал громкой музыки из распахнутого окна на чердаке.
Иногда по вечерам я слышала, как Дебби и Софи ссорятся. За толстыми каменными стенами слов было не разобрать, но, навострив уши, я безошибочно улавливала интонации конфликта. Первой всегда начинала Софи, резко и осуждающе, Дебби отвечала примирительно и ласково. Постепенно их голоса взвинчивались, вырастая до крика. Стычки заканчивались всегда одинаково: Софи выскакивала из дому, громко хлопнув дверью, втыкала в уши наушники и куда-то брела.
Один раз девочка с такой силой хлопнула дверью кафе, что с крыши, всполошившись, разлетелись птицы. Дебби, в халатике и тапочках, выбежала из дому следом за дочерью, уговаривая ее вернуться, но безуспешно. Софи скрылась за углом, оставив мать стоять под холодным ночным небом. Поникнув, Дебби повернула к дому, и у нее было такое несчастное лицо, что у меня сердце сжалось. Я вылезла из-под лестницы и, приветливо мяукая, поспешила ей навстречу. Она наклонилась меня погладить.
– Неужели я такая уж плохая, а, киса? – печально спросила она. В ответ я прижалась к ее ногам, терлась о них и мурлыкала, пока не увидела у нее на губах бледную, но все же улыбку. Я проводила Дебби до самой двери, но на пороге она, как обычно, остановила меня, и я, не настаивая, побежала к себе.
Иногда, дождавшись темноты, я вспрыгивала на контейнер и смотрела, как Дебби прибирается в кафе после закрытия. Кухня была освещена ярким желтоватым светом, игравшим на поверхностях из нержавеющей стали. Не догадываясь, что я за ней слежу, Дебби сновала по кухне, убирала в холодильник пластиковые коробки с едой, вытирала столы, мыла посуду в мойке. Обычно за работой она напевала, но часто, оборвав песню на полуслове, садилась у окна, поглощенная невеселыми мыслями.
Когда это случилось впервые, я решила, что Дебби смотрит на меня, и чуть не подскочила от радости, что мои самые смелые мечты сбылись и хозяйка вот-вот пригласит меня внутрь. Но очень скоро стало ясно, что она глядит только на отражение ярко-освещенной кухни, а я, сидящая в темном проулке, остаюсь для нее невидимкой. Женщина смотрела перед собой в пространство, о чем-то размышляя.
Это напоминало мне поведение Марджери в самом начале ее болезни: как та рассеянно замирала на полпути, не окончив начатое дело, как ее мысли путались и витали где-то, куда я не могла за ней последовать. Я всматривалась в лицо Дебби, пытаясь догадаться, что может быть у нее на уме. Было страшновато – вдруг за этой внезапной рассеянностью последуют замешательство и паника, которые я так часто видела у Марджери. Но такие эпизоды длились всего несколько секунд, а потом Дебби встряхивала головой и возвращалась к делам, а я облегченно переводила дух.
Глядя на Дебби в окно, я часто забывала о времени и продолжала сидеть на контейнере до тех пор, пока она, выключив на кухне свет, не поднималась наверх. Время от времени, возвращаясь к себе под лестницу, я замечала, что из темноты на меня смотрят сверкающие зеленые глаза черного кота. Каждый раз я буквально подскакивала от неожиданности и терялась в догадках – давно ли он вот так наблюдает за мной, пока я наблюдаю за Дебби, и какие мысли бродят у него в голове.
Событие, которого я так долго ждала, произошло в серый дождливый вечер в конце января. Лило довольно сильно, но я не стала прятаться от дождя в укрытии, а уселась у двери кафе, слушая, как вода бурлит в водосточных трубах, и дожидаясь, когда часы пробьют шесть. Это было ужасно неприятно, но требовалось промокнуть насквозь: таков был мой хитроумный план. Я долго следовала совету Нэнси и совсем не навязывалась Дебби, но сейчас я была почти уверена, что, если ее слегка подтолкнуть, это пойдет на пользу нам обеим. Да, признаюсь, я немного жульничала, но для того, чтобы план сработал, мне нужно было выглядеть как можно более жалкой. Наконец, церковные колокола пробили шесть, и я услышала, как Дебби отпирает дверь.
– О господи, кисонька, какая же ты несчастная! – воскликнула она с сочувствием, именно так, как я надеялась.
Я подняла на нее глаза и беззвучно открыла рот. Дебби нахмурилась, присела на корточки и смахнула воду с моей шубки, а я благодарно потерлась о ее руку. Она с озабоченным видом поставила передо мной миску. Как же мне хотелось поскорее сунуть туда нос! Но я стерпела, зная, что стоит мне приняться за еду, как женщина сразу уйдет и закроет дверь. Поэтому я даже не повернулась в сторону благоухающей миски и стойко выдержала ее взгляд. Дождь усиливался, и за считаные минуты Дебби промокла почти так же, как я. Я снова открыла рот в беззвучной мольбе и потерлась головой о ее колени.
Дебби прикрыла глаза, глубоко вздохнула, потом выпрямилась. Уже взявшись за ручку двери, она кивнула, словно решившись на что-то.
– Знаешь, киса, а заходи-ка и ты, – сказала она, улыбнувшись. Потом приоткрыла дверь, и я, не мешкая ни секунды, вбежала внутрь.
15
Дебби перенесла миску с едой на кухню и поставила на пол передо мной. Я отведала немного из вежливости, хотя от волнения – меня пригласили в дом! – пропал аппетит. Решив, что съела достаточно, чтобы не показаться неблагодарной, я прошла в кафе, а Дебби тем временем заканчивала уборку.
Кафе освещали только уличные фонари, но даже в полумраке я убедилась, что первое впечатление меня не обмануло: все здесь казалось обшарпанным и каким-то захудалым. Большую часть помещения занимал уродливый металлический прилавок со стеклянной витриной и пожелтевшими от времени пластиковыми полками. Я осторожно пробралась между шаткими алюминиевыми столиками и расчихалась от запаха затертого линолеума. Я увидела печку с каменным очагом, но она оказалась холодной, как лед, и, судя по толстому слою пыли, ею не пользовались уже давным-давно.
Я так долго жила на улице, что, оказавшись вновь в человеческом жилище, почувствовала себя странно. Сначала мне даже стало не по себе и показалось, что здесь очень тесно. Вместо птичьего чириканья в кронах деревьев слышалось мерное гуденье каких-то приборов на кухне. Я подошла к полукруглому эркеру у главного входа в кафе и, вскочив на подоконник, выглянула наружу через стекло. На улице никого не было, только капли дождя бесшумно падали на мокрую булыжную мостовую.
