– Подруги?
– Нет у меня близких подруг.
– Соседи?
– Да вы что?! Разве о таком трубят во всю глотку?
– А Леопольд Иванович? – не сводя глаз с Софьи Андреевны, спросила Алина. – С ним вы, наверное, поделились радужными перспективами?
– Я, по-вашему, полная идиотка? Чувства проверить надо!
– Но кто-то же все-таки знал!
– Знали однополчане Василия Семеновича. Полковник Синельников и майор Буров. Это они тогда в мае сорок пятого за ненадобностью отдали папку с рисунками Иванову. Но вряд ли они через столько лет изменили свое мнение о ценности найденных ими рисунков. И в последний раз я их видела на похоронах мужа. О рисунках знала бывшая домработница Василия Семеновича. Собственно из-за них он ее и выгнал. Ее сынишка на одном из листочков каляки-маляки нарисовал. Значит, и он знал. Но посудите сами, могла ли безграмотная женщина оценить стоимость этих набросков? Вряд ли! О ее шестилетнем мальчишке я вообще молчу.
– А Инесса Павловна? Ваш антиквар. Она надежный человек?
– Инесса Павловна работала с моим мужем не один десяток лет. У нее хорошая репутация. Ей доверяют свои сокровища многие коллекционеры. Она имеет хороший процент от сделок и лишние неприятности ей не нужны.
– Но тут Леонардо да Винчи! У каждого может голова закружиться.
– Подлинность рисунков и набросков еще надо доказать, – рассудительно сказала Софья Андреевна.
– Остается сеньор Лоретти, – вздохнула я, понимая, что если это он или его сообщники выследили Софью Андреевну, то мы ничего доказать не сможем, хотя бы потому, что он на своей территории и местная полиция скорее всего будет на его стороне.
– Нет, – отрицательно покачала головой Софья Андреевна. – Он только сегодня должен был прилететь из Германии. Вечером мы должны были созвониться, а утром встретиться.
– Но он же знал, когда вы приезжаете?
– Нет, я говорила с ним один лишь рад. Он мне сказал, когда будет в Милане. Я подстраивалась под него. Если честно, из разговора я поняла, что он не очень-то верит в подлинность рисунков. Я его не стала убеждать. Во-первых, чтобы не спугнуть удачу. И, во-вторых, чтобы не поднимать лишнюю шумиху.
– Мудро.
– Толку? Нет, к краже Лоретти не имеет отношения, – мотнула она головой.
– И все же к кому-то информация просочилась. За вами следили, воспользовались моментом и выкрали. Может, обратиться в полицию? – предложила я.
– Да бросьте вы! Теперь – то вы знаете, как эти рисунки попали в руки Василию Семеновичу. Как пришло, так и ушло. Лучше бы мой генерал эти рисунки в могилу забрал, а мне оставил то, что сумел выменять.
В палату влетел запыхавшийся Леопольд Иванович. Впереди себя он нес большой полиэтиленовый пакет с фруктами.
– Вот, Софочка, здесь сливы и нектарины. Абрикосов, извини, не было. Тебе нехорошо? – он заметил покрасневшие от слез глаза Софьи Андреевны и перевел взгляд на разбросанные вокруг чемодана вещи. – А что здесь произошло?
– Ничего особенного. Меня обокрали!
– Софа, кто посмел?! Он у меня за все ответит!
– Ах, Лев, не городите ерунды. Если бы я знала кто? Теперь я знаю одно: я нищая, как церковная мышь.
– Ничего подобного! У вас есть я. И все заботы о вас я беру на себя, если вы только позволите…
«Сейчас последует пылкое признание в любви и предложение руки и сердца», – подумала я, глядя на то, как Леопольд Иванович трогательно промокает своим носовым платком слезы Софьи Андреевны, бурным потоком стекающие по щекам.
Он и впрямь галантно присел на одно колено и протянул к Софье Андреевне правую руку.
– Пошли, – я взяла Алину за руку и потащила ее из палаты. – Тут и так зрителей предостаточно.
Пять дам разного возраста, расположившихся в своих кроватях лицом к Софье Андреевне, с интересом наблюдали за тем, как та сначала в сердцах бросалась одеждой, потом рыдала над своим чемоданом. Не знаю, поняли ли они, что Софью Андреевну ограбили, но то, что Краюшкин сейчас признается в любви, было для них очевидно. Одна из дам даже подбодрила Леопольда Ивановича хлопком в ладоши.
– Софа, я готов … я готов… – замямлил Краюшкин. – Жаль конечно, что я не нашел абрикосов.
Итальянки, решив, что признание было сказано, дружно зааплодировали.
– Пошли, – я стала тянуть Алину к двери.
– Да подожди ты, мы же хотели спросить Краюшкина о дочери.
– Алина, не время, – шепотом ответила я Алине и рывком выдернула ее из палаты.
– Ну почему ты не дала мне спросить? – обиделась она.
– А ты бы спросила при Софье Андреевне? Ну пожалей ты человека. Ей и так сейчас тяжело. А вдруг Леопольд ничего ей не сказал о родственных связях с Ликой? Подумает еще, что у него было что-то на уме.
– А может, и было, – не переставала подозревать Краюшкина Алина.
– Спросим, обязательно спросим. Вот вернемся в гостиницу – и спросим. Не останется же он ночевать в гостинице. Кстати, надо отдать ему ключ от номера.
Я опять заглянула в палату. Леопольд встал с колен. Теперь он сидел на краю кровати, держа в своих ладонях руку Софьи Андреевны.
Софья Андреевна прекратила плакать. Она смотрела в потолок и, как бы размышляя про себя, задумчиво повторяла:
– Ну не знаю, не знаю. Это все так неожиданно.
Наверное, Краюшкин все же набрался смелости и сделал ей предложение.
Итальянки не отводили глаз от влюбленной парочки, время от времени комментируя на своем языке происходящие события.
– Леопольд Иванович, – тихо позвала я. – Ключик от номера возьмите. У меня к вам еще маленькая просьба. Когда будете в гостинице, дайте о себе знать. Мы с вами посоветуемся, как лучше доставить Софью Андреевну в аэропорт.
Он кивнул и тихо ответил:
– Зайду.
Глава 21
Из больницы мы сразу поехали в гостиницу. Степа уже была в номере.
– Как там Софья Андреевна? Вас так долго не было, что я начала думать, не случилось ли еще что?
– Случилось, Степа, случилось, – не подумав, ляпнула Алина.
– Господи, неужели она умерла? – Степа зажала ладошкой рот.
– Что ты пугаешь человека, – цыкнула я на Алину. – Степа, страшного ничего не случилось. Софья Андреевна жива и не собирается умирать. Более того, ее жизнь круто изменилась.
– Вот только мы не знаем, в лучшую или худшую сторону, – хмыкнула Алина.
Я пожала плечами: что тут скажешь?
– Вы толком говорить можете?
– Начну с самого главного, – начала Алина. – Во-первых, никакая Софья Андреевна не прокурор.
