Лиззи кивнула.
– А кстати, зачем вы за ней ходили? – поинтересовалась Крис.
– Зачем ходила? А ты сама не догадалась? – Голос ее подруги стал тихим, едва слышным. – Я ведь ее воображаемая подруга. Точнее, была ею.
– Это как… Как у ребят в детстве?
– Да, – горько улыбнулась Лиззи. – Как у детей. Которые потом все забывают. Что поделать: жизнь. Люди вырастают, и память у них затягивается. Но мы-то при этом не перестаем. Быть.
Она повернулась к Кристине внезапно осунувшимся, постарелым лицом:
– Вот ты: ты когда-нибудь мечтала о чем-то таком… что ты когда-нибудь кем-то станешь, что-то такое сделаешь? Фантазировала часами, день за днем, планировала и представляла все вплоть до мелочей и всей душой верила, что все будет так-то и так-то… А потом жизнь брала свое, складывалась иначе, а вместе с ней менялась и ты, и постепенно о своей мечте забывала – такого у тебя не было?
– Да, наверное, было.
– Так вот, это все про нас. Мы как те гитары – экстазные, из юности, – что стоят в углу гостиной, а к ним никто не притрагивается. Или как мечта побывать в Париже, которая по жизни так и не осуществилась. Как месяцы безответной любви, так и не увенчавшейся поцелуем. Все это имеет общий корень: когда во что-то вливается столько энергии, она уже не может вот так взять и полностью исчезнуть. Она навсегда становится частью жизни того человека, пускай и неосуществленной. Негативы – они ведь тоже часть фотографии, хотя и изнаночная. Мечта не умирает только из-за того, что не сбылась. То же самое и мы.
– А вы…
Крис не закончила фразу. В тот момент, когда она заговорила, Лиззи уже стояла, тревожно глядя куда-то в сторону дороги, а спустя секунду туда, вскочив, кинулась бежать пампушка, за которой с легким отставанием последовал ее друг. Следом устремилась и брюнетка.
Кристина пустилась вдогонку. Примерно в пятидесяти метрах от них на обочине виднелась женщина. Она стояла, держа за руку ребенка – девочку лет четырех или пяти. Вниз-вверх по улице сновал транспорт – не сказать чтобы густо, но на приличной скорости.
Последнее девочка, похоже, сознавала лучше матери, которая вознамерилась пересечь проезжую часть именно сейчас и именно в этом месте. Клаксон сейчас спешила прямиком к ним с неимоверной, прямо-таки жутковатой быстротой. Вот это форсаж!
А мать девочки уже примерялась к тому, как пересечь дорогу. У ребенка был испуганно-растерянный вид, но ведь это была ее мама, и к тому же та крепко сжимала дочкину ладошку. Упираться девочке было бесполезно – оставалось довериться взрослому, который вроде как должен соображать, что делает.
В десятке метров Клаксон сбавила скорость так резко, что Кристине для того, чтобы удержать ее в поле зрения, пришлось откинуть назад голову. Сейчас она постепенно настигала Лиззи, однако обе они не успевали к тому месту до того, как там случилось бы что-то непоправимое.
Между тем мать девочки теряла терпение. Это было видно по ее нервной позе и постановке плеч, по тому, что каким-то образом передавалось от нее через воздух. Она, похоже, решила: будь что будет, но торчать тут перед этими козлами, которым лень притормозить, она больше не намерена: достали!
Девочка как-то отвлеклась и теперь уже смотрела не на машины, а озабоченно пыталась обернуться, как будто уловив, что в ее сторону что-то движется.
В то мгновение, когда мать уже вышагнула одной ногой на дорогу, Клаксон, подлетев сзади, обеими руками ухватила ее за плечо и резко дернула на себя, а затем проскочила мимо.
Девочка проводила ее движение глазами, словно видя, как что-то мелькнуло. Мать потеряла равновесие: еще бы, ведь она фактически стояла на одной ноге!
Она неуклюже подалась назад (от падения навзничь женщину уберегло то, что она удерживала за руку дочку), и тут на проезжей части как из ниоткуда возник мощный «Харлей».
Он пронесся так резко и в такой близости от этой пары, что вместе с бензиновым ветром мать с ребенком обдал запах кожанки и рык мотоциклиста: «Бл-лин, а ну нах с дороги!»
Женщина, открыв рот, с округленными от ужаса глазами шлепнулась на тротуар. До нее дошло, что сейчас могло произойти, если бы не воля случая, благодаря которому она в роковой миг оступилась и упала назад.
– О боже… – выдохнула она. – Боже, боже правый!
На нее, моргая круглыми глазами, смотрела сверху дочка:
– Мама, ты чего? Тебе не больно?
– Не больно, доченька. Все хорошо, – запинающимся голосом произнесла ее мать, поднимаясь на ноги. Отряхиваясь, она огляделась: метрах в тридцати вверх по улице находился пешеходный переход. Все еще ошарашенно соображая, за каким чертом ее понесло сюда, на верную погибель (еще пара сантиметров, и завтра она была бы уже скорбной строчкой где-нибудь внизу рубрики происшествий), женщина сказала:
– Пойдем-ка вон туда, где переход. И чтоб всегда так делать, поняла у меня?
– Поняла, – серьезным голоском ответила девочка и снова взяла за руку маму, которая крепко ухватила ее ладошку и, глядя на нее сверху вниз, со слезой в голосе сказала:
– Вот и хорошо, моя лапочка.
Кристина наблюдала: через переход они прошли медленно и крайне осторожно, строго на зеленый свет.
За спиной у нее (Крис успела это заметить) к толстой блондинке подошла Лиззи и беззвучно поцеловала ее в щеку.
– Да ладно, – пробормотала та, – тоже мне, нежности!..
Однако вид у нее был польщенный.
Когда мать с дочкой перешли на ту сторону, девочка оглянулась туда, где вместе с Лиззи, пампушкой и ее парнем стояла Кристина. Видя, что девочка смотрит в ее сторону, Крис, не желая выглядеть в глазах ребенка страшилой, улыбнулась.
Судя по глазам, малышка это отметила, хотя смотрела она явно не на нее.
Только тут Кристина спохватилась, что у нее звонит мобильный. На дисплее высветилось: «Адриатико». Боже, она ведь совсем забыла, что у нее работа, на которую она давным-давно опоздала! Хотя сейчас, среди всех этих событий, да еще на фоне того, что только что произошло – точнее, чуть не произошло, – ей было по барабану, что забулдыги без ее участия не допьют лишку дешевого пойла. Тем не менее трубку она взяла и изготовилась в очередной раз рассиропить шефа своим обаянием.
– Ой, Марио, дорогуша, – замурлыкала она, – у меня тут…
Но это оказался не Марио, а его сестра, и голос у нее был такой, будто ее зашибло дверью.
– Ты где?! – заполошно прокричала она. – Срочно сюда! Скорее! Тут без тебя все с ума сходят, ждут!
– Бегу, бегу. А что такое?
– Джон! – клекотнула трубка. – Джон в больнице!
Глава 45
Талья сидела у себя за столом. Ноутбук стоял перед ней, но был закрыт. Это ничего. Бурчание в животе напоминало, что она ничего не ела. Это тоже нормально. Голод – понятие относительное. Слова… А вот слов Уиллокс не писала уже два дня. Ни в роман, ни даже в дневник, куда она что ни день записывала хоть что-нибудь – ежедневно, с того самого падения звезды. Разговор с Джорджем заронил в ее ум семя, которое теперь прорастало, вбирая в себя решительно все питательные вещества, на которых раньше у Тальи щедро взрастали слова.
